Крысолов. На берегу

Шют Невил

В той части Австралии, где жизнь в этом году еще продолжалась, на переломе зимы люди как бы расслабились. К началу июля, когда кончились Брокен-Хилл и Перт, в Мельбурне работали только немногие, и лишь там, где без этого не обойтись. Без перебоев действовало электричество, производились основные продукты питания, но, чтобы раздобыть топливо для очага и предметы весьма относительной роскоши, людям, не обремененным другими делами, надо было изловчиться. С каждой неделей все заметнее брала верх трезвость; еще случались шумные пирушки, еще попадались спящие в канаве пьяные, но куда реже прежнего. И, словно гонцы наступающей весны, понемногу появились на пустынных дорогах автомобили.

Сперва трудно было понять, откуда они взялись и откуда взяли бензин, при ближайшем рассмотрении оказывалось, каждый случай — единственный в своем роде. Владелец дома, который арендовал Питер Холмс, явился однажды с фургончиком

«холден» забрать на дрова сваленные когда-то деревья и не без смущения пояснил, что сохранил немножко драгоценной жидкости для чистки одежды. Некий родич Холмсов, военный летчик, приехал навестить их с Лавертонского аэродрома на быстроходной военной малолитражке и пояснил, что экономил бензин, а дольше его беречь нет смысла: явный вздор, Билл отродясь ничего не экономил. Один механик с нефтеперегонного завода фирмы Шелл в Корайо уверял, что умудрился купить немного бензина на черном рынке в Фицрое, но решительно отказался назвать негодяя продавца. Точно губка, под давлением обстоятельств Австралия начала по капле выжимать из себя бензин, шли недели — и капли слились в струйку.

Однажды Питер Холмс, прихватив канистру, съездил в Мельбурн навестить Джона Осборна. В этот вечер он впервые за два года услышал, как работает мотор его маленького «морриса», машина извергала клубы черного дыма, и наконец Питер выключил мотор и мудрил над «моррисом», покуда не избавился от такого неряшества. И покатил по дороге, рядом сидела ликующая Мэри, на коленях у нее — Дженнифер.

— Мы как будто только-только заполучили свою первую машину! — воскликнула Мэри. — Чудесно, Питер! А ты не сможешь достать еще бензина?

— Мы его сберегли, — ответил муж. — Сэкономили. В саду зарыто еще несколько жестянок, но никому нельзя говорить сколько.

— Даже Мойре?

— Боже упаси. Ей — ни в коем случае. — Он задумался. — Теперь еще закавыка — покрышки. Ума не приложу, как с этим быть.

Назавтра он отправился в Уильямстаун, въехал в ворота порта и поставил машину на пристани рядом с почти совсем обезлюдевшим авианосцем. А вечером на машине вернулся домой.

Его обязанности на верфи теперь были чисто символические. Ремонт подводной лодки подвигался черепашьим шагом, и присутствие Питера требовалось не чаше двух раз в неделю, что было очень кстати при том, сколько хлопот доставляла собственная малолитражка. Дуайт Тауэрс проводил в порту почти каждое утро, но и он тоже обрел свободу передвижения. Однажды утром за ним послал адмирал Хартмен, с непроницаемым видом объявил, что Главнокомандующему военно-морскими силами Соединенных Штатов не подобает обходиться без личного транспорта, и Дуайт получил в подарок свежевыкрашенный в серый цвет «шевроле» и при нем водителя — старшину Эдгара. На этой машине Дуайт чаще всего ездил в клуб обедать, либо в Харкауэй, где шагал за волом, разбрасывая по выгонам навоз, а старшина перелопачивал силос.

Конец июля почти для всех прошел очень славно. Погода, как полагается в эту пору, была неважная — сильный ветер, частые дожди, температура упала почти до сорока, но люди отбросили прежние досадные ограничения. Еженедельное жалованье не стоило большого труда и не имело особого значения: если явишься в пятницу на службу, скорее всего получишь свою пачку бумажек независимо от того, работал ты или нет, а получив, едва ли найдешь им применение. Если сунуть в кассу в мясной лавке деньги, их возьмут, а не сунуть — никто не огорчится, и если мясо есть, попросту возьмешь, сколько надо. Если его нету, пойдешь и поищешь в другом месте. Весь день в твоем распоряжении.

Высоко в горах лыжники катались в будни не меньше, чем по воскресеньям. Мэри и Питер Холмс разбили в своем садике новые клумбы, обнесли забором огород и посадили вокруг страстоцвет: вырастет и обовьет колья сплошной завесой. Никогда прежде у них не находилось столько досуга для работы в саду и для подобных новшеств.

— Будет так красиво, — с удовольствием говорила Мэри. — У нас будет самый красивый маленький садик во всем Фолмуте.

В городском гараже Джон Осборн с кучкой добровольных помощников увлеченно трудился над своим «феррари». В те времена главными автомобильными состязаниями в южном полушарии были гонки на Большой приз Австралии, и в этом году решено было вместо ноября назначить их на семнадцатое августа. Прежде гонки происходили в мельбурнском Альберт-парке, это примерно то же, что Центральный парк в Нью-Йорке или лондонский Гайд-парк. Организаторам хотелось и эти последние гонки провести в Альберт-парке, но они столкнулись с неодолимыми трудностями. С самого начала стало ясно — не хватит ни распорядителей, ни рабочих, чтобы обеспечить простейшие меры безопасности для зрителей, которых, вероятно, наберется тысяч полтораста. Вполне возможно, что какую-нибудь машину

занесет, она сорвется с трассы и убьет нескольких зрителей, а на будущие годы разрешение проводить автомобильные гонки в парке, пожалуй, дано не будет, но это никого особенно не волновало. Однако вряд ли наберется достаточно распорядителей, чтобы удержать толпу, готовую хлынуть на дорогу и оказаться на пути мчащихся машин, а сколь ни необычные настали времена, редкий водитель способен врезаться в толпу зевак на скорости сто двадцать миль в час. Гоночная машина быстроходна, но хрупка и при столкновении даже с одним человеком выбывает из состязаний. Итак, с сожалением порешили, что проводить Большие гонки в Альберт-парке непрактично и следует перенести их на трассу в Турадине.

Тем самым гонки становились как бы развлечением только для самих участников: при теперешних трудностях с транспортом едва ли много зрителей сумеют выехать за сорок миль от города. Против ожиданий, желающих участвовать оказалась уйма. Едва ли не каждый житель Виктории и Нового Южного Уэлса, кто владел быстроходной машиной, новой ли, старой ли, вызвался соперничать за обладание главным австралийским призом, а машин сыскалось около двухсот восьмидесяти. Такое множество немыслимо было сразу выпустить на трассу, они лишь помешали бы настоящим гонщикам, и перед великим днем по воскресеньям дважды заранее устраивались отборочные заезды для машин разных классов. Эти пробы устраивались по жребию, и Джону Осборну выпало состязаться с трехлитровым «мазерати» опытного Джерри Коллинза, парочкой «ягуаров», «буревестником», двумя «бугатти», тремя «бентли» давних выпусков и чудищем — метисом, состряпанным из шасси от «лотоса» и авиамотора «джипси куин» мощностью почти в триста лошадиных сил, при очень малом переднем обзоре; смастерил и водил эту диковину молодой авиамеханик Сэм Бейли, и слыла она очень резвой.

Из-за дальности расстояния от города зрителей вдоль трехмильной трассы набралось не густо. Дуайт Тауэрс прибыл в служебном «шевроле», прихватив по пути Мойру Дэвидсон и чету Холмс. В этот день намечались заезды пяти классов, начиная с самых маленьких машин, каждый — на пятьдесят миль. Еще до конца первого заезда организаторы спешно вызвали по телефону из Мельбурна две добавочные санитарные кареты — две обеспеченные заранее не справлялись.

Начать с того, что трасса была мокрая после дождей, хотя во время первого заезда с неба еще не капало. Шесть «лотосов» состязались с восемью «Куперами» и пятью военными малолитражками «МГ», одним малышом из этой пятерки управляла молодая девушка, мисс Фэй Гордон. Трасса протянулась примерно на три мили. За длинной прямой с ремонтными пунктами посередине поджидала небольшая извилина, а за нею сворачивала влево дуга ровно в 180 градусов, с широким радиусом, огибая озерко, оно так и называлось — Дуговое. Дальше — Сенной угол, правый поворот градусов на 120 и наконец «Шпилька», крутой изгиб влево, на вершину взгорка, — здесь, казалось, тупик, а на самом деле спуском отсюда начинался обратный путь. Эта обратная дорога, легко проходимая, лишь чуть волнистая, в конце сворачивала влево и тотчас круто сбегала с холма к острому углу поворота вправо, место это называлось Оползень. Отсюда плавный левый поворот выводил назад, на финишную прямую.

С самого начала первого заезда ясно стало — состязания будут необычные. Гонщики так рванули с места, что не оставалось сомнений: они не намерены щадить ни машины, ни соперников, ни самих себя. Первый круг чудом одолели все, а потом пошла беда за бедой. Одна из «МГ» на Сенном углу завертелась, сорвалась с дороги, и ее понесло по неровной обочине, заросшей низкорослым кустарником. Водитель протаранил кустарник, не останавливаясь, круто повернул и ухитрился вновь выехать на дорогу. Шедший следом «купер» вильнул, чтобы на нее не налететь, на скользкой мокрой дороге его развернуло боком — и тут-то в него, в самую середину, врезался еще один «купер», настигавший сзади. Первого водителя убило мгновенно, обе машины беспорядочной грудой свалились на обочину, второго водителя отбросило прочь со сломанной ключицей и внутренними кровоизлияниями. Водитель малыша, проходя по второму кругу, мельком удивился — из-за чего тут случилась авария.

Во время пятого круга один из «лотосов» обогнал Фэй Гордон на финишной прямой, а потом, в тридцати ярдах перед нею, на мокрой дороге у Дугового озера, его завертело. Другой «лотос» обходил ее справа; ей оставалось только взять левее. На скорости девяносто пять миль в час она сошла с трассы, в отчаянной попытке вернуться на нее пересекла полоску земли подле озера, налетела боком на кусты и скатилась в воду. Когда опали взметнувшиеся тучей брызги и пена, маленькая машина Фэй лежала опрокинутая в десяти ярдах от берега, над водой виднелись только краешки задних колес. Лишь через полчаса спасатели вброд добрались до нее и извлекли тело.