Крысолов
Шрифт:
— Многие говорят, будто Лига себя не оправдала, — объяснял он. — По-моему, это очень несправедливо. Посмотрите отчеты за последние двадцать лет, такими успехами не может похвастать ни одна организация. Посмотрите, сколько сделала Лига в области снабжения медикаментами!
И так далее в том же духе.
О войне он сказал:
— Лигу можно упрекнуть только в одном, она не сумела внушить государствам — своим членам веру в свои идеалы. Для этого нужна пропаганда. А пропаганда стоит, денег. Если бы каждое государство тратило на Лигу десятую долю того; что
Послушав с полчаса, старик Хоуард решил, что мистер Кэвено скучнейший малый. Он терпел эти рассуждения по присущей ему учтивости и потому, что собеседник был явно искренен, но сбежал, едва позволили приличия. Как велика эта искренность, Хоуард понял, лишь когда встретил однажды в лесу миссис Кэвено и прошел с нею добрую милю до гостиницы. Она оказалась верным эхом мужа.
— Юстас никогда не оставит Лигу, — сказала она. — Даже если немцы вступят в Швейцарию, он не оставит Женеву. Там столько важной работы.
Старик посмотрел на нее поверх очков.
— Но если немцы вступят в Швейцарию, позволят ли они ему продолжать эту работу?
— Почему же, конечно, позволят, — сказала она. — Лига — международное учреждение. Да, я знаю, Германия уже не член Лиги. Но она ценит нашу деятельность, мы вне политики. Лига гордится тем, что способна работать одинаково хорошо в любой стране и при любом правительстве. Ведь иначе ее нельзя было бы назвать подлинно международной организацией, не правда ли?
— Да, пожалуй, что так, — согласился старик.
Несколько шагов они шли молча.
— Ну, а если немцы действительно войдут в. Женеву, ваш муж там останется? — спросил наконец Хоуард.
— Конечно. Не может же он изменить своему долгу, — сказала миссис Кэвено. И, немного помолчав, прибавила: — Поэтому он и отослал меня с детьми сюда, во Францию.
Она пояснила, что с Англией они не связаны. Уже десять лет живут в Женеве; здесь родились их дети. За это время они даже на каникулы редко ездили в Англию. И вовсе не думают, что теперь ей нужно уехать с детьми в Англию, так далеко от мужа. Сидотон совсем рядом, через границу — и то уже далеко.
— Все это только на две-три недели, — сказала она спокойно. — А потом положение прояснится и можно будет вернуться домой.
Домом она называла Женеву.
У входа в гостиницу они расстались, но на другой день за завтраком миссис Кэвено улыбнулась Хоуарду, когда он вошел в комнату, и спросила, доволен ли он прогулкой.
— Я дошел до Пуэн де Неж, — ответил он учтиво. — Сегодня утром там чудесно, просто чудесно.
После этого они часто обменивались двумя-тремя словами, и у Хоуарда вошло в привычку по вечерам, после ужина, проводить с нею четверть часа в гостиной за чашкой кофе. Познакомился он и с детьми.
Их было двое. Рональд, темноволосый мальчик лет восьми, всегда раскладывал по всему полу гостиной рельсы игрушечной железной дороги. Он был большой любитель техники и застывал, как завороженный, у входа в гараж, когда консьерж с трудом заводил старую, уже десять лет прослужившую машину.
Однажды старик Хоуард подошел к мальчику.
— А ты умеешь править такой машиной? — мягко спросил он.
— Mais oui — c'est facile, ca. [8] — Мальчик охотнее говорил по-французски, чем на родном языке. — Надо влезть на сиденье и вертеть баранку.
8
да, конечно, это очень легко (фр.)
— А завести машину можешь?
— Надо только нажать вон ту кнопку, et elle va [9] . Это электрический стартер.
— Правильно. Но этот автомобиль, пожалуй, слишком велик для тебя.
— Большим автомобилем легче править, — возразил мальчик. — А у вас есть машина?
Хоуард покачал головой.
— Теперь нет. Раньше была.
— А какой марки?
Старик беспомощно посмотрел на него.
— Право, я забыл. Кажется, «стандард».
Рональд поднял на него недоверчивые глаза:
9
и она пойдет (фр.)
— Неужели вы не помните?!
Но Хоуард не мог вспомнить.
Пятилетнюю сестренку Рональда звали Шейла. Ее рисунки валялись по всему полу гостиной, такая сейчас ею овладела страсть — она не расставалась с цветными карандашами. Однажды, спускаясь по лестнице, Хоуард увидел Шейлу на площадке; присев на корточки, она усердно рисовала что-то на титульном листе книжки. Первая ступенька лестницы заменяла ей стол.
Старик остановился подле нее.
— Что ты рисуешь?
Она не ответила.
— Ты не покажешь мне? — продолжал Хоуард. — Очень красивые у тебя карандаши. — Он с трудом опустился на одно колено, ревматизм давал себя знать. — Похоже, это у тебя дама.
Девочка подняла глаза.
— Дама с собакой.
— Где же собака? — Хоуард вглядывался в пеструю мазню. Девочка молчала. — Хочешь, я нарисую собаку на поводке, она пойдет за хозяйкой?
Шейла усиленно закивала в знак согласия. Хоуард наклонился над рисунком, колени ныли. Но рука давно утратила былые навыки, и собака вышла похожа на свинью.
— Дамы не водят свиней гулять, — сказала Шейла.
Чувство юмора не изменило старому юристу.
— А эта дама повела, — возразил он. — Помнишь, как в стишке: «Хрюшка-свинюшка на базар пошла»?
Девочка минуту подумала.
— Тогда нарисуйте и хрюшку, у которой дома дела, — сказала она. — И еще поросенка-детку, он кушает котлетку.
Но коленям Хоуарда стало невтерпеж. Он с трудом выпрямился.
— Их я нарисую завтра.
Только теперь он заметил, что изображение дамы, ведущей на прогулку свинью, украсило собою титульный лист «Детства Иисуса».