Крысолов
Шрифт:
Немец закусил губу.
— Я склонен думать, что вы сами шпион, — сказал он. — Вы шатались по всей Франции, переодетый, никому не известно, где вы побывали. Берегитесь. Как бы и вам не разделить его участь.
— Если и так, все равно я не могу сказать ничего ценного для вас, потому что я ничего не знаю, — возразил старик.
Диссен опять повернулся к окну.
— У вас не так уж много времени, — сказал он. — Минута или две, не больше. Одумайтесь, пока не поздно.
Хоуард посмотрел в сад. Чарентона поставили спиной к стене, перед сливовым деревом. Руки его теперь были связаны за спиной, и фельдфебель завязывал ему глаза красным бумажным платком.
— Никто никогда не узнает, — сказал гестаповец. — У вас еще есть время его спасти.
— Я не могу спасти его таким образом, — сказал старик. — Я ровно ничего не знаю. Но то, что вы делаете, дурно, безнравственно. И в конце концов вы на этом ничего не выгадаете.
Гестаповец круто обернулся к нему. Приблизил лицо чуть не вплотную к лицу старика.
— Он дал вам поручения, — сказал свирепо. — Воображаете, что вы большой ловкач, но меня не проведешь. «У форели»… пиво… цветы… рыба! За дурака меня считаете? Что все это значит?
— Именно то, что он сказал, — ответил Хоуард. — Этот уголок ему очень мил. Вот и все.
Немец угрюмо отстранился.
— Не верю, — процедил он сквозь зубы.
В саду фельдфебель оставил молодого человека у стены. Шестеро солдат выстроились в ряд напротив него, шагов за десять. Офицер подал команду, щелкнули затворы.
— Я не намерен больше тянуть, — сказал Диссен. — Итак, вам нечего сказать, чтобы спасти ему жизнь?
Старик покачал головой.
Офицер в саду поднял голову и посмотрел на окно. Диссен махнул рукой. Офицер повернулся, выпрямился и резко выкрикнул команду. Раздался неровный залп. Человек у сливового дерева обмяк, упал наземь, тело дернулось раза два и застыло неподвижно.
Старик отвернулся, еле одолевая дурноту. Диссен отошел на середину комнаты. Часовой по-прежнему бесстрастно стоял у двери.
— Не знаю, верить ли вашей басне, — хмуро сказал наконец Диссен. — Если вы шпион, то, во всяком случае, очень ловкий.
— Я не шпион.
— Тогда что вы делали во Франции? Зачем шатались повсюду, переодетый французским крестьянином?
— Я уже вам говорил Много раз, — устало сказал старик. — Я старался вывезти детей в Англию, отправить их к родным или в Америку.
— Ложь, ложь! — взорвался немец. — Вечно та же ложь! Все вы, англичане, одинаковы! Упрямы, как мулы! — Он вытянул шею и кричал прямо в лицо Хоуарду: — Все вы одна шайка! — Он кивнул на сад за окном. — Вы могли этому помешать, но не помешали.
— Я не мог помешать вам убить этого юношу. Это на вашей совести.
— Я не хотел его убивать, — мрачно сказал гестаповец. — Он меня заставил, вы оба заставили. Вы оба виноваты в его смерти. Вы не оставили мне другого выхода.
Молчание.
— Все время вы только и делаете, что лжете и подкапываетесь под нас. Ваш Черчилль и ваш Чемберлен провокаторы, житья нам не давали, это они заставили нас воевать. И вы такой же.
Старик не отвечал.
Немец немного овладел собой, прошагал через комнату и сел к столу.
— Сочинили басню с отправкой детей в Америку. Не верю ни одному слову.
Старик очень, очень устал. Сказал равнодушно:
— Не в моих силах вас убедить. Но это чистая правда.
— Вы все еще утверждаете, что хотите послать этих детей к вашей замужней дочери?
— Да.
— Где именно она живет в Америке?
— На Лонг-Айленде, это место называется Бухта.
— Лонг-Айленд. Там живут богачи. Ваша дочь очень богата?
— Она замужем за американским дельцом, — сказал старик. — Да, они состоятельные люди.
— И вы все еще хотите уверить меня, что богатая женщина приютит у себя в доме этих грязных детишек, которых вы тут подобрали? — недоверчиво сказал немец.
— Она их приютит, — сказал Хоуард. И помедлив, продолжал: — Вы не понимаете. Там хотят нам помочь. Когда они принимают детей, беженцев из Европы, они чувствуют, что делают хорошее дело. И так оно и есть.
Немец взглянул на него с любопытством.
— Вы бывали в Америке?
— Бывал.
— А не знаете города, который называется Уайтфоллс?
Хоуард покачал головой.
— Звучит знакомо, но точно не помню. В каком это штате?
— В Миннесоте. Далеко Миннесота от Лонг-Айленда?
— Это на полпути от океана до океана. Пожалуй, около тысячи миль.
Разговор становится очень странным, подумалось Хоуарду.
— Теперь насчет мадемуазель, — сказал немец. — Ее вы тоже хотите отослать в Америку? Она что, тоже ваше дитя, разрешите узнать?
Старик покачал головой.
— Я был бы очень рад, если бы она поехала. Но она не хочет покидать Францию. Ее отец — в плену, в ваших руках, мать осталась одна в Шартре. Я пытался убедить ее поехать с нами в Англию, но она не хочет. Вам не в чем ее обвинить.
Гестаповец пожал плечами.
— Это еще вопрос. Она помогала вам в вашей работе.
— Опять и опять повторяю, я не вел секретной работы, — устало сказал старик. — Я знаю, вы мне не верите. — Он передохнул. — За последние две недели у меня была только одна работа: я старался увезти детей туда, где им ничто не грозит.
Снова молчание.
— Дайте им уехать в Англию, — тихо сказал Хоуард. — Дайте этому молодому рыбаку. Фоке, отвезти их на его лодке в Плимут и дайте мадемуазель Ружерон отвезти их в Америку. Если вы их выпустите, я вам признаюсь, в чем вам будет угодно.
Гестаповец злобно уставился на него.
— Что за вздор. Вы оскорбляете германскую нацию. Мы вам не шайка русских, мы не идем на такие сделки.
Хоуард промолчал. Немец встал и отошел к окну.
— Не понимаю я вас, — произнес он не сразу. — Пожалуй, надо быть очень храбрым человеком, чтобы так сказать.