Крысолов
Шрифт:
«Может, и правда не было?..» – думал я, устраиваясь в глубоком кожаном кресле и озирая строгие черты, массивный квадратный подбородок, гранитную основательность шеи, твердые, жесткие губы и волевые складки у рта, какие бывают от государственных дум. Но если не было того, о чем я помнил, то что же было? Клоунада, цирк? Которому не место в этом кабинете, но в других краях и при других обстоятельствах он, этот цирк, вполне допустим и даже желателен… В самом деле, отчего солидному человеку не вспомнить юность и не спустить пары? Повеселиться, покуролесить, подурачиться… Тем более что дурачества безобидные – выпивка там, анекдоты… ну, секретарша… И что с того? С кем не бывает?
Имелась, впрочем, и другая версия: все могло оказаться иначе, не клоунадой, а игрой, точно рассчитанным лицедейством, желанием не подурачиться, а одурачить. Кого? Меня? Покойного Бориса? И прочих алькатразских постояльцев? К примеру, Бартона из Таскалусы?
Георгий Саныч что-то нажал под столешницей, и в кабинет просунулась головка Эллочки в светлых кудряшках.
– Коньяк. Лимон. Кофе. И группу охраны к моим дверям.
Все появилось мгновенно, с армейской точностью – я и глазом моргнуть не успел. При виде рюмок с коньяком черты у нашего хозяина расслабились, взор помягчел; сделав широкий, гостеприимный жест, он произнес:
– За продолжение приятного знакомства! В новом, как я надеюсь, качестве!
Мы выпили. Коньяк был дорогой, французский; такой у нас не принято закусывать, его положено воспринимать нёбом, и пищеводом, и всеми фибрами души. Заметив, что я проигнорировал лимон, Георгий Саныч одобрительно кивнул и покосился на Скуратова.
– Представь нас друг другу, полковник. По всей форме.
– Хорошев Дмитрий Григорьевич, – произнес остроносый в той же официальной тональности, как при нашей первой встрече. – Возраст – тридцать шесть, холост, но собирается жениться, кандидат наук, сотрудник Института проблем математики в бессрочном неоплачиваемом отпуску. Наш информатор. А это, – он с почтением приподнял брови, – это Зубенко Георгий Александрович, в прошлом генерал КГБ, а в данный момент – генеральный директор компании «Российские сплавы». Наш шеф. Прибыл вчера из столицы. Цените, Дмитрий Григорьевич, – приехал ради вас!
Из этой краткой прелюдии слух мой выхватил сперва всего три слова: «Холост… собирается жениться…» Кажется, о наших с Дарьей отношениях знали все: команда альфа, и команда бета, и даже попугай Петруша. Петруша был сравнительно безвреден, покуда клюв не разевал, а вот зулус намеревался бросить мою красавицу под поезд. Не знаю, какие планы были на этот счет у остроносого, но он меня предупредил. Жениться собираетесь, Дмитрий Григорьич? Так будьте поосторожней. Ведь, кроме поездов метро, есть и трамваи, и электрички.
Осознав сей факт, я тут же столкнулся еще с двумя, такими же ясными и неприятными: во-первых, из посредников меня разжаловали в информаторы, а во-вторых, надули с генералом. То есть генерал присутствовал, и даже не просто генерал, а сам Зубенко, куратор Косталевского, но – бывший. Отставной! Не эфэсбэшный генерал, а кагэбэшный. И какое, спрашивается, он имел отношение к делу?
Да, нелегкий выдался денек! Можно сказать, ревизия всех аксиом и постулатов… Две команды, и обе – перевертыши!
Зубенко похлопал ладонью по крышке стола:
– Материалы, Дмитрий Григорьевич! Кажется, вы что-то нам принесли?
– Принес, – выдавил я. – Но прежде хотелось бы прояснить ситуацию.
– Дмитрий Григорьевич не любит блуждать в потемках, – проворковал остроносый. – Такой уж он человек… Предпочитает определенность.
С этими словами Скуратов поднялся, на пару секунд приоткрыл дверь в приемную и продемонстрировал мне стражей – три зеленых вместительных шкафа на белокуром фоне секретарши Эллочки. Для полной, так сказать,
Изображая нерешительность, я вытащил конверт, покрутил в руках и положил на колени. Затем уставился на экс-генерала.
– Вы, Георгий Саныч, не из ФСБ. И здесь не Управление аналитических исследований.
Он коротко хохотнул:
– Какая проницательность! Так вот, мой дорогой, такого управления больше не существует. Упразднено! Лет этак семь тому назад. Управление не существует, структура исчезла, а люди, заметьте, остались… И этот ваш Косталевский, и другие, а среди них – Скуратов Иван Иванович, мой прежний помощник. Вот он – действительно из ФСБ! Начальник отдела. Трудится на обновленную державу, но помнит о старых друзьях и начальниках. И старые друзья его не забывают, содействуя в меру сил и средств. Общие деловые интересы, Дмитрий Григорьевич! Деловые интересы плюс патриотизм! Вы ведь, надеюсь, тоже патриот?
И этот о деловых интересах, подумал я, вспомнив о Бартоне. Деловые интересы, дьявол их побери, да еще с патриотическим уклоном! В какую только сторону, в левую или в правую? Затем я мысленно принес свои извинения ФСБ. Справедливость есть справедливость; хоть Скуратов и относился к этому ведомству, работал он все-таки на прежних начальников и друзей.
Экс-генеральская ладонь нетерпеливо хлопнула по столу.
– Так что же, Дмитрий Григорьевич?
– Вы – не из ФСБ, – упрямо повторил я, стиснув конверт побелевшими пальцами.
– Я – из КГБ, – с любезной улыбкой сообщил Зубенко.
– Такой организации больше не существует.
– Вы уверены? Вы в этом абсолютно уверены? Как в торжестве российской демократии? Может, вам мнится, что прошлое кануло в вечность, что Политбюро ЦК – смутный сон, что не осталось в живых ни одного секретаря обкома, что миллионы членов партии – руководители, офицеры, ученые, специалисты – все как один ушли на покой или перекрестились в либеральных демократов? – Он выдержал паузу, разглядывая меня, словно какое-то мелкое диковинное насекомое. – Все не так, Дмитрий Григорьевич, все не так. Я ведь сказал вам: структура исчезла, а люди остались. Люди, кадры! Те, которые трудятся и верят, и те, которые следят; ну и, конечно, те, которые руководят и платят. А раз платят, значит, рассчитывают на окупаемость вложенных средств. Вы спросите – каким же образом? Какую прибыль мы надеемся извлечь? И я вам отвечу: прежний Союз. Прежнюю нашу державу, в прежних ее границах или, быть может, продвинутых на запад и на юг. Великую страну, достойную великого народа! Ответьте, Дмитрий Григорьевич, разве это не патриотично?
– Этот патриотизм пахнет большой кровью, – возразил я, и ладони Зубенко тут же взлетели над столом, как два боевых вертолета. Их пальцы-орудия были нацелены в мои виски.
– Нет, нет и еще раз нет! Есть множество способов для достижения цели, и одно из них – в ваших руках, Дмитрий Григорьевич! Вы можете гордиться тем, что…
Он говорил о моей высокой миссии информатора-стукача, а мне опять вспоминался Бартон. Какое совпадение! С той, бартоновской, стороны тоже знали о множестве способов для достижения цели, о средствах предпочтительно бескровных, тайных и тихих, но эффективных, как петля на шее… Еще я думал, что Зубенко прав, посмеиваясь над нашей российской демократией: да, прежняя структура исчезла, но кадры остались, а значит, бессмертные традиции живы. Живы, хоть ФСБ сменило КГБ, хоть правят страной не генсеки, а президент с премьером, хоть прежний Верховный Совет теперь называется Думой. И что с того? Как говорят британцы, a bad penny always comes back – фальшивая монета всегда возвращается.