Крысоловка
Шрифт:
– Это из-за воздуха, – объяснила она. – Наверняка дело в аллергии, я уверена.
Разумеется, они ей не поверили.
Не было ни гастролей, ни записи, о которых парни мечтали. Nameless так и остались безымянными. Что-то случилось. Группа распалась. А может, это она сама решила, а группа есть? Или ребятам надоело? А может, они потеряли веру в себя? Так ни разу и не посмела спросить.
С тех пор как Томас уехал, она спускалась в подвал считаные разы. Убедиться, что все там в порядке. Узкая кровать стояла заправленной – на случай, если внезапно вернется.
Уезжая, он вытащил почти все вещи. Остался лишь стеллаж с книгами и нотами, несколько простых складных стульев да черный столик каленого стекла, которым он так гордился. В ИКЕА столик обошелся почти в две тысячи крон, сын заплатил за него накопленными деньгами. Из описания следовало, что обращаться со столиком нужно осторожно, и она беспокоилась за ребят с их резкими, размашистыми движениями. Но на стекле не осталось ни царапины.
В первый раз она спустилась в подвал, вооружившись тряпкой и полиролью. Взяла лежавшую на столе ручку, отметила, как много скопилось на столешнице пыли. Удивилась: откуда пыль? В закрытом-то помещении…
Прежде чем выбраться наверх, сняла крышку биотуалета. Слабо пахнуло химикалиями.
Она изредка поднимала крышку люка и держала открытой, чтобы проветрить. Но обычно люк прикрывал коврик.
Ингрид
Она медленно возвращалась. Из «нигде и никогда» в «здесь и сейчас».
Встала с кресла в гостиной у Розы. Понесла пустую чашку в кухню. Женщина по имени Роза выслушала ее. Все шло гладко. Миссия почти выполнена. Она отыскала дом, убедила Розу впустить ее, передала просьбу. И нужно было лишь заклеить в кровь стертую пятку. Роза собиралась дать ей пластырь. Потом она намеревалась уйти. Покинуть дом.
Навсегда. До свидания, Роза. Спасибо за ваше великодушие.
И вот, уже почти выйдя, вспомнила, что нужно вызвать такси. К Боргвикову хутору. Они наверняка знают, где, теперь у всех навигаторы. А в ожидании такси позвонить Титусу: Я сделала, как ты велел. Она хорошая. Вроде, пообещала тебя навестить.
Такая вот картина событий.
А дальше?
Способность двигаться постепенно возвращалась. Тело отчаянно ныло, во рту железный привкус.
Ноги. Согнула, прикоснулась к колену. Правой рукой. Левая еще не вполне слушалась, пусть восстановится. Коленка. Круглые ее коленки, обтянутые тканью. Летом как два пухлых загорелых холмика. Ему нравилось гладить их, обхватывать ладонями. Говорил, они подходят друг дружке: ее коленки и его ладони.
Сейчас ведь не лето? Холодно. Может, зима? Коленные чашечки, вроде бы, целы. Сначала показалось, что разбиты – такая сильная боль. Но, кажется, ничего страшного.
Ингрид продолжала обследование. Ниже, к голеням. У пятки какая-то припухлость. Хм. Натертый пузырь. Она приспустила носок. Хорошая боль. Понятная.
Прижалась задом к поверхности, на которой лежала. Там было холодно и влажно. Штаны у нее намокли. Описалась. Боже… Обмочила штаны. И шелковые трусики. Подарок Титуса. Вручил за завтраком крошечный пакетик. На Дроттинггатан есть магазин эксклюзивного белья. Он частенько что-нибудь там покупал. Такое чувство, что это было давным-давно. Вспомнила. Больница. Титус…
Нет, нужно взять себя в руки. Она с силой прикусила щеку.
Она лежит на полу? На полу, в шелковых трусиках. И в джинсах – мокрых, набрякших. Задрожала. Прижалась лопатками к земле. Одной, потом другой. Левая болела. Руку будто огнем опалило. Что-то с рукой, значит. Что же?
Снова все ускользает. Несчастный случай. Ну да. Вспомнила. Она сидела в такси, и случилась авария. Крик таксиста, грохот, она смотрит на автомобиль, мчащийся прямо на них. Вот и всё. Успевает даже подумать об этом. Да. Вот так все и произошло, наверное.
Ведь помнит же грохот, несущийся ей прямо в лицо.
Да, точно. Автомобильная авария.
Значит, она в больнице? Так и есть. Так должно быть. Вероятно, вкололи анестезию, и она спит. Ей ампутировали левую руку и не хотят говорить. Фантомные боли. Чтобы успокоить людей, нужно будет пошутить. Ничего, ничего же нет, не пугайтесь! Все равно я правша. Главное, кровь остановите. Крови во мне не так уж много. И медсестра, ее зовут Лена, с мягкой грустной улыбкой. Что-то говорит, поджав пухлые губы.
Мы не беремся ничего обещать…
Какой суровой она стала, эта сестра Лена. Ингрид стонет, плачет и пытается нащупать ее руку. И находит. Рука прямо возле нее, на полу. Облегчение. На миг. Хочется пить, жажда все сильнее и сильнее. Потрескавшиеся губы, потрескавшееся горло. Представляет журчащую воду. Слышит плеск, совсем рядом. Шевелит языком, небо сухое и шершавое.
Видит Титуса, как он смеется, видит его зубы.
Ах ты, милый мой Шалтай-Болтай.
Видит других на плоту, все смеются.
Ах ты, мой неуклюжий Шалтай-Болтай.
Сумка, мобильник?.. Позвонить кому-то, позвать на помощь. Позвонить Титусу, вот кому. Ее мужу.
«Где ты, мышонок? – спросит он с легкой укоризной в голосе. – Я же волнуюсь. Куда ты подевалась, мышка моя?»
Не было никакой аварии.
Снова увидела, как встает с кресла.
Нужно отнести чашку на кухню.
Нужно просто отнести чашку, как воспитанному гостю.
И вдруг…
Движение у коврика. Что-то живое… животное!
Она часто задышала. Отвратительная, мерзкая крыса. Увидела, как движется длинный хвост. Рука с чашкой сама взметнулась вверх. Прицелилась – и прыжок прерван. Это была самозащита. И удивление от того, что попала.
И ничего, ничего больше.
Роза
Все было как обычно. На кухне чисто и прибрано. Поспать? Нет, не до сна, снова звонил Оскар и перенес срок. Заноза Оскар. Женат, она знает. Жена работает на Шведском радио. Есть дети, шестилетки, близнецы. Артур и Бенджамин. Хм… Бенджамин… Мальчика не стоит звать Бенни, – по крайней мере, родители не должны. Отпила кофе. Почувствовала, как горячий напиток стекает по пищеводу, как отзывается желудок. Посмотрела в текст. Буквы расползались муравьями. Попыталась ухватить пальцами, но они ускользали.