Крысы в городе
Шрифт:
— Николай Анисимович с Леонидом Ильичом по первому… Ничего подобного тогда не знал Рыжов, веривший в равенство и демократию, в хозяев страны и слуг народа, в возможность выдвинуться благодаря уму и таланту, а не в силу того, что твой тощий зад снизу подпирает и подталкивает вверх мохнатая лапа невидимого, но влиятельного благодетеля. И потому капитан стоял на ковровой дорожке, как ему повелевала стоять невидимая, но на деле крайне жесткая узда строевой субординации.
Министр разглядел Рыжова, выдержал паузу, позволявшую посетителю осознать разницу их положений, и махнул ему рукой, сделав движение не кистью к себе,
— Садитесь, капитан.
Рыжов, поняв жест по-своему, как отгораживающий, отодвинул стул, что стоял у самого дальнего края стола, и опустился на него неудобно, как на жердочку.
— Сядь поближе, — предложил министр. — Мне не в пинг-понг с тобой играть. — И демократически поинтересовался мнением капитана. — Верно?
Краснея шеей, заливаясь потом под мышками, Рыжов пересел поближе.
— Так что ты там внес нового в марксизм? — Министр придвинулся к столу и положил на него обе руки. — Мне докладывали, но я не всем докладам верю. Наши политработники умеют раздувать из лягушки слона.
Почувствовав, что министр заинтересован его мнением, Рыжов довольно складно изложил его. Он говорил и видел, как министр хмурится.
— Все? — спросил Щелоков, когда Рыжов замолчал.
— Все, — подтвердил Рыжов.
— Ну, и какое же ты, капитан, сделал открытие? Весь этот профессорский треп о том, что при социализме нет почвы для преступлений, — собачья ерунда. Глупость. Для правонарушений у нас почва унавожена дай Бог как. Это я со своей вышки вижу.не хуже тебя. Но разве я где-нибудь об этом с трибуны ахну? Так почему я молчу, а ты обобщаешь? Или считаешь, что все вокруг дураки, а ты провидец, которому суждено всем остальным открыть глаза? Думаешь, профессор Огородников этого не понимает? Или он дурнее тебя? Как бы не так! Огородников человек умный. Он знает: у каждой игры свои правила. Возьми футбол. В него играет весь мир, потому что есть общие правила. Надеюсь, за «Динамо» болеешь? Это хорошо. А теперь представь, что на поле в момент игры появился чудак и стал всем доказывать: аут засчитывать неправильно, а пенальти нужно бить с девяти метров. Как думаешь, что с ним сделают?
Рыжов промолчал. Выступать перед министром ему не хотелось, тем более что все нужное он ему уже высказал.
Трудно сказать, как бы пошел разговор дальше, но тут зазвонил один из белых телефонов. Министр снял трубку, долго слушал, потом сказал: «Все сделаем. Да, прямо сейчас». И дал отбой. Посмотрел на Рыжова.
— Ты думаешь, министр здесь штаны просиживает, головой работает? Нет, капитан, все больше ногами. Вот опять вызывают на ковер. А тебе я скажу: ты умный человек, Рыжов, но неразумный.
Слова министра прозвучали приговором. Рыжов понял это, но все же решил кое-что для себя выяснить.
— Разве ум и разум — не одно и то же?
— Не одно, капитан. Не одно. Вот тебе хватило ума понять — теория не права. Но разум должен был подсказать — другие вокруг не дураки, а коли так, то почему они придерживаются иной линии? И понял бы: такова установка сверху. Значит, надо идти в ногу со всеми. Ты знаешь, сколько я, министр, каждый день, да что там день, каждый час вижу несоответствий между теорией и практикой? Можно такую волну на науку погнать, ни один академик марксизма не устоял бы! А я этого не делаю. Может быть, потому и министр. Вот это по большому счету и называется разумностью. Пока она к тебе не придет, толку для ^службы от тебя не будет. Придется для урока вкатить тебе взыскание.
— Приму с радостью. — Голос Рыжова был полон дерзости. Министр встал. Слова его звучали холодной сталью.
— Шутишь, капитан? И с кем?!
— Нисколько. Просто для меня выговор от министра будет почти что орденом. Тысячи таких, как я, капитанов даже в глаза вас не видали. А мне личный выговор. Из рук в руки. На всю жизнь память.
Министр захохотал, и, судя по всему, искренне.
— Ко всему ты, Рыжов, еще и нахал. Иди, служи. Смехом министра и закончилась встреча. Но самым забавным все же стало то, что никакого взыскания (а оно напрашивалось само собой) Рыжов не получил. В академии решили, что лучше выждать, когда капитану вломит министр, а тот, должно быть, счел, что достаточно вызова к нему на ковер: для мелкой сошки, какой был Рыжов, он послужит уроком.
Тем не менее где-то в таинственных недрах управления, которое коротко именуют «кадрами», где живые люди представлены только бумажными карточками и личными делами, перед фамилией «Рыжов» чья-то рука сделала особую пометку, перекрывающую капитану карьерный кислород. Многие его коллеги, даже те, что схлопотали по два-три взыскания за промахи, оплошности и недостатки в работе, продвигались по лестнице должностей и званий, а Рыжова удача обходила стороной. И тогда он ушел из милиции в прокуратуру. Ушел, так и не став человеком разумным в том понимании, которое ему старался привить могучий министр.
КАТРИЧ
Высокая квалификация часто становится проклятием для человека, если он выпадает или его выталкивают из дела, к которому он больше всего расположен и приспособлен. Капитана Артема Катрича, талантливого сыщика, смелого бойца, уволили из милиции после предупреждения о неполном служебном соответствии. Чашу терпения начальства переполнило интервью, которое Катрич самостийно дал газете «Голос Дона». Без всякой дипломатии капитан привел примеры подкупа стражей порядка криминальными элементами. Факты настолько взволновали общественность, что несколько сотрудников милиции попали под следствие, а с Катрича при первом удобном случае сняли погоны.
Теперь второй месяц капитан искал работу, но то, что ему предлагали, его не устраивало, а того, что бы устроило, не находилось.
Ранним утром, когда Катрич собирался в очередной раз отправиться на поиски вакансий, в его квартире зазвонил телефон. Событие это за последнее время было не частым. После увольнения некоторые сослуживцы, раньше считавшиеся друзьями, от опального товарища отшатнулись: демократия демократией, а узнает начальство…
Катрич снял трубку настороженно: плохие новости ему в последнее время сообщали чаще хороших.
— Здравия желаю, господин есаул! Катрич узнал голос Рыжова и обрадовался. Даже чужой веселый голос способен поднять настроение.
— Здра-жла, господин генеральный прокурор! Чем могу служить?
— Нужен совет. — Голос Рыжова стал твердым. Катрич насторожился. Отношения с «важняком», следователем прокуратуры по особо важным делам Рыжовым, у него всегда были сугубо деловыми, хотя внешне они почти всегда облекались в шутливую форму. Поэтому догадаться, была ли просьба Рыжова о совете серьезной или он снова хохмил, было непросто.