Крысятник
Шрифт:
— Да уж, — отвечал Лимон, поморщившись, словно вместо свежайшего пива ему предложили протухшие помои.
Его взаимоотношения с Серым строились не столько на взаимной выгоде, сколько на страхе. В роковую ночь их знакомства Лимон провел очень неприятные часы, стоя на табурете с петлей на шее. Серый и его подручный Гончар, закусывавшие на кухне, деловито обсуждали, обделается ли пленник, когда повиснет в петле. Потом оба со знанием дела поговорили об оргазме, который якобы испытывают висельники перед смертью. Лимону, руки которого были связаны за спиной, а рот заткнут собственными носками, было
Он попался, как последний лох, напросившись в гости к очаровательной брюнетке Ангелине, которая, как выяснилось, работала на Серого. Он вообще умел располагать к себе людей, этот человек. Когда он встал и, вытерев губы салфеткой, заявил, что вышибет табуретку из-под ног Лимона на счет «три», тому не оставалось ничего иного, как замычать во всю силу голосовых связок, давая понять, что он согласен на выдвинутые Серым условия. С тех пор Лимон навел беспредельщиков на такое количество жертв, что пути к отступлению у него уже не было. Он словно бы продолжал находиться в подвешенном состоянии, отлично понимая, что пощады ему не будет ни от подельщиков, ни от Репы, от имени которого он работал. Впрочем, эта история имела и свои положительные стороны. Опекая скупщиков, он получал значительно меньше, чем за то, что подставлял их Серому. И теперь, похоже, назревала возможность ухватить самый крупный куш в его жизни. Нервно облизав губы, Лимон сказал:
— В принципе, дело на мази. Но я хочу двадцать процентов!
А вот это уже была наглость! Бычье надо ставить в стойло сразу, иначе оно начинает поднимать хвост и упираться рогами. Серый отставил свой бокал в сторону и жестко заметил:
— Мы договаривались на десять.
— Верно, — легко согласился Лимон, — только обстоятельства сильно изменились. Я не знаю, в чем там дело, но вокруг этих денег началась какая-то непонятная возня. Остальные десять процентов я беру за риск. А потом, как ты узнаешь без меня, куда лучше всего наведаться?
— Наверное, ты забыл, каково это — стоять и ждать, пока веревка затянется на твоей шее?
— Такое не забудешь. Но без меня ты так и будешь сшибать мелочовку, рискуя попасться на каждом очередном налете. Не один я смертный. Ты тоже.
— Черт с тобой, — не без досады согласился Серый. — Заметано.
Лимон удовлетворенно улыбнулся. Другого ответа он и не ожидал.
— Тогда слушай и вникай. Самая большая сумма будет на Таганке.
— Сколько? — по-деловому осведомился Серый.
— Где-то около двухсот тысяч.
— Ого! Хороший кусок! Кто их понесет?
— Пацан с Таганки, в небольшом кейсе.
— Его кто-нибудь охраняет? — перебил Серый.
— Думаю, что нет. Грабить кассира считается святотатством. В этом случае грабитель сам себе подпишет смертный приговор…
— Ну-ну, — скривился Серый, — что же это они тогда меня раньше не мочканули? Куда он понесет деньги?
— В квартиру, — ответил Лимон. — Хата у него крепкая, с двумя железными дверьми.
Назаров задумался. Его взгляд невольно остановился на молоденькой официантке. Она переходила от одного пустого столика к другому, тщательно протирая их тряпкой, при этом заманчиво наклоняясь. Ей бы на панели где-нибудь работать. Людям радость дарить, а она здесь грязной тряпкой машет.
— Ну, предположим, что
— А тебе, собственно, что за дело? — огрызнулся Лимон, демонстративно отодвигая от себя бокал с пивом и этим давая понять, что угощение в него уже не лезет. — Я же тебя не спрашиваю, что ты будешь делать с такой прорвой денег!
— А я и не делаю из этого никакого секрета, — доброжелательно отозвался Серый, широко улыбаясь. — Оттянусь по полной программе. Поеду куда-нибудь в Таиланд, возьму с собой полчемодана презервативов. Говорят, там самые умелые соски. Натра-а-хаюсь! — мечтательно протянул он. — А остальное спущу в кабаках. Ну, может, тачку еще приличную возьму. А то уж как-то неудобно даже на «девятке» разъезжать. Так что желания у меня самые что ни на есть земные.
— Ты один будешь?
Назаров остановил тяжелый взгляд на Лимоне, и тот невольно поежился.
— А тебе-то что за дело?
— Да так спросил.
Серый сделал большой глоток и с отвращением отставил от себя недопитый бокал.
— Фу-ты, терпеть не могу теплое пиво. — Он поднялся. — Знаешь что, Лимон, когда-нибудь тебя погубит любопытство. Или жадность.
И вышел из павильона.
Чертанов уже собирался ложиться спать, когда неожиданно затрезвонил телефон. Ох уж эти полуночные звонки! Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что звонок таит в себе опасность. Чертанов невольно прислушался к себе — вновь, как это случалось с ним только в минуты опасности, в нем проснулся звериный инстинкт, задавленный плодами урбанизации. Звонил враг. Даже трезвон был какой-то особенный, предостерегающий, что ли.
Чертанов поднял трубку и молча стал слушать тишину. Пауза была недолгой, потом чей-то хрипловатый голос спросил:
— Ты узнаешь меня?
— Да, — отвечал Чертанов.
— Не догадываешься, почему звоню?
— Нет.
На том конце провода раздалось удовлетворенное хмыкание.
— Я хотел тебе сказать, что у тебя была замечательная жена. А трахается она и вовсе отменно, я даже не представлял, что она такая темпераментная. — Чертанов слушал, сжав челюсти. — Ты почему молчишь? Не одобряешь моего выбора? Мне показалось, что у нас много общего — мировоззрение, привычки, внешность, женщины, наконец! А потом у тебя такой славный сын, сегодня он впервые назвал меня папой…
Последней фразы Чертанов вынести не сумел:
— Послушай, ты!.. Как там тебя!
— Вот как? — раздался в ответ удивленный голос. — Ты не знаешь, как меня зовут? Я в тебе разочарован.
— Я убью тебя, Назаров! Клянусь всеми святыми.
В трубке раздался довольный смешок.
— Теперь я вижу, что не ошибался в тебе. Ты неплохой опер. Только не клянись святыми. Они тебе не помогут.
И тотчас в барабанные перепонки ударили короткие гудки, показавшиеся Чертанову необыкновенно громкими, и он невольно отодвинул трубку от уха. Он никак не мог успокоиться, руки мелко дрожали. Прежде он такого за собой не наблюдал.