Крюк. Лабиринт
Шрифт:
В это время Сми выступил вперед и сделал знак, чтобы все замолчали.
— Доброе утро, Страна Никогда-а-а! — заорал он, раздувая щеки и дергая животом. — Да падет причальный бридель перед гротом, друзья, потому что ОН здесь
— хитрая царь-рыба, ужа-а-асная барракуда, самый неряшливый неряха на семи морях и самый утонченный франт, человек, такой глубокий, что почти неизмеримый, и такой быстрый, что даже засыпает в один
Пират по имени Тиклс с бешенной силой задул в концертино. В это время грохнули пушки, и пиратская команда заорала с еще большим воодушевлением.
За спиной Сми распахнулась дверь капитанской каюты, и на пороге ее появился гнусный Джеймс Хук.
Внешностью он походил на свой корабль, такой же тощий, угловатый и весьма зловещий, начиная от резко очерченного носа и кончая остроконечными мысами ботинок. Камзол капитана был сшит из черной и красной материи и отделан золотым галуном. Через плечо была перекинута лента с золотистой бахромой, на которой висела сабля. Довершал экипировку воротник из белых гофрированных кружев. Угловатое лицо капитана напоминало нос судна, разрезающий белую морскую пену. Его черные вьющиеся волосы спускались к плечам подобно такелажу10 с мачты. Капитанская треуголка была с широкими полями и выглядела точно так же, как леер на корме его собственного корабля. Не доставало только змей на углах. Но этот дефицит злобности на шляпе как бы то ни было с лихвой покрывался выражением лица самого ее обладателя. Оно было жестоким и безжалостным. При этом он еще презрительно ухмылялся. Усы у него закручивались, как гадюки, а глаза могли своим взглядом заморозить птицу на лету. Теперь его наводившая страх фигура возвышалась перед буйной бандой разбойников.
Левой руки у него не было, и к культе был прикреплен ужасающий крюк, благодаря которому он и был так знаменит, заостренный конец крюка поблескивал на солнце.
Когда он оглядывал толпу, на лице его неизменно играла презрительная улыбка. Он снисходительно поднял правую руку в кружевах по краю рукава в знак того, что принимает их восхищение.
— Посмотрите, как они обожают вас, сэр! — внушал ему сияющий Сми.
Губа Хука искривилась, и он процедил сквозь зубы:
— Отребье... как я презираю их.
Перед ним стояли две сотни бугаев, и ни один из них не мог читать хотя бы на уровне второклассника. Только один или двое смогли бы отличить вилку от ложки, и можно было по пальцам одной руки пересчитать всех, кто умел считать до десяти. Это было отвратительно.
Хук вздохнул. Как бы то ни было, они были его подчиненными.
— Джентльмены! — выкрикнул он. — Вы невежи, вас надо пороть, извините, вы — мешки с дерьмом!
Его команда приветствовала такую «похвалу» бурей восторга.
Коготь Хука рассек воздух.
— Месть... — тут же воцарилась тишина, — вот-вот осуществится. Я, так сказать, поймал на крючок, деток моей рыбки. Отродья Питера Пэна выведут его на меня. Наконец-то, я отделаюсь от этого негодяя, который отрезал мне руку и ... — тут он совсем понизил голос — и бросил ее крокодилу.
Он подавился последними словами и не мог больше продолжать речь. Сми быстро пришел ему на помощь.
— И кто это убил того коварного крокодила? — подогревал он толпу.
— Хук! Хук! Хук! — как один заревели пираты.
— И кто заткнул ему пасть и остановил его часы?
— Кто обошел вокруг света, чтобы сцапать детей Пэна, и всю дорогу в Англию шел неизвестными местами, подвергая себя неизведанным опастностям?
— Хук! Хук! Хук!
Капитан достаточно пришел в себя, чтобы понять, что Сми узурпировал его речь. Он грубо схватил его за воротник и оттолкнул в сторону.
— Это — мое шоу, Сми, — прошипел он. — Пошел вон. Он опять повернулся к своей аудитории, и его взгляд потемнел.
— Итак, кто из вас сомневается во мне?
Разыгравшаяся толпа с трудом утихомирилась.
— Так, — сказал он. — Сомневающийся где-то там. Где он? Кто среди нас не принадлежит нам? Здесь кто -то чужой.
Он пробежал глазами по их испуганным лицам.
— Чужой среди своих! Его надо вырвать с корнем, как сорняк!
Наступила страшная тишина. Все пираты замерли на своих местах, боясь повести бровью или щелкнуть хлыстом. Ни один из них не хотел теперь привлечь к себе внимания. В такой тишине можно было услышать звук упавшей булавки.
И вдруг именно это и произошло. Один пират, достаточно глупый для того, чтобы в такой момент начать вытирать испарину на лбу, обронил серебряную булавку для галстука, которая была пришпилена к его шляпе, и она покатилась по палубе.
Цзынь!
Все глаза обратились к несчастному.
Хук разозлился. Он стал опускать лестницу с юта и вдруг остановился, совершенно разъяренный, уставившись на Сми.
— Где мой ковер, Сми?
Сми глотнул слюну:
— Извините, капитан. Извините, ваша милость. — Он многозначительно замер. Загремели и заскрипели какие -то механизмы, и лестница развернулась, уже покрытая красным ковром. Хук улыбнулся и стал спускаться. Он поднял свой длинный палец и указал им куда-то в толпу:
— Ты! Ты, сэр, ты!
Каждый пират старался скрыться за деревянными деталями корабля.
— Ты! — Хук не обратил ни малейшего внимания на «оскорбителя» с булавкой и указал своим крюком на маленького гадкого пирата, застывшего в подобострастном поклоне. У него не было одной ноги, а сам он был толстый и на редкость безвкусно одет. — Да-да ты! — Хук заставил себя не обращать внимания на остальных. — Ты держал пари, что я не заставлю Пэна появиться здесь, не так ли, ты, ничтожная крыса!
Пират, чье имя было Гатлесс, хотя Хук вряд ли вспомнил бы его, даже если бы ему дали неделю на размышления, согнулся еще больше, когда капитан подошел к нему.
— Нет, капитан, клянусь душой моей матери. Нет, нет! — воскликнул он.
Хук, улыбнувшись, наклонился и по-отечески похлопал его по плечу:
— Скажи-ка правду, ну же, капитан хочет услышать правду...
Гатлесс упал в объятия к Хуку и зарыдал:
— О да, я действительно так говорил!
Взгляд Хука стал ледяным.