Ксанское ущелье
Шрифт:
Острые, как шильца, глаза Батако ожили, воровато забегали.
— Ваше высокоблагородие!
— Ну?
— А велико ли вознаграждение-то?
— Не малое. Десять тысяч!
Уездный едва ли не впятеро увеличил обещанную канцелярией губернатора сумму. Но разве это большой грех, если ему нужно срочно вербовать лазутчиков? Дни Бауэра сочтены, а новому начальству, чтобы избежать неприятностей, следует показаться во всем блеске.
Батако Габараев что-то лихорадочно соображал. Крупные капли пота блестели на висках, на лбу. Его слова поначалу
— Ваше благородие, а если я не вознаграждения, а другого попрошу?
— Чего же?
— Звание князя.
— Однако ты, Габараев, зарываешься… Звание ему подавай!
— Ваше высокоблагородие, ведь я голову бросаю в пасть льву, душу продаю… Против врагов его императорского величества выступаю, один-одинешенек. У вас жандармы, солдаты. А у меня — ничего…
— Хорошо, — холодно заключил Бакрадзе, — при успешном завершении дела будем ходатайствовать. Что еще?
— Бумажку бы, ваше высокоблагородие…
— Какую бумажку?
— Ну документ, — уточнил Габараев, — что будете ходатайствовать…
— А, черт! — рассердился начальник уезда. — Ты что, не веришь мне?
— Что вы, ваше высокоблагородие! — замахал руками Батако. — Как я могу вам не верить! Только ведь дело ваше служивое: сегодня вы тут, а завтра вас и в Тифлис могут перебросить! А обо мне и говорить нечего, найду я вам банду. А разве абреки мне это простят? Убьют меня, так хоть сыновья титул получат. За вас будут молиться!
«А этот простачок, — усмехнулся про себя начальник уезда, — не так уж прост».
— Ладно, будь по-твоему. — И Бакрадзе начал писать нужную бумагу. «Ты мне только помоги на банду выйти, а уж отправить тебя к праотцам с этой бумажкой я успею».
Глава восьмая
После праздника Тбаууацилла Васо вернулся окрыленный встречей с Ольгой и Габилой. Но радость его скоро померкла: отряд преследовали неудачи.
Началось с того, что какие-то подозрительные люди набрели на лагерь. Пришлось перебираться в другое место.
Потом от верного человека узнали, что Черный Датико собрался отнять скот у цхилонцев в счет подати. Устроили засаду — опять неудача. И скот не отбили, и в лагерь с двумя тяжело раненными вернулись.
Габила обещал помочь с патронами. Видно, тоже не получилось. Не было от него никаких вестей. А если еще глубже в сердце заглянуть, то сильнее всех бед угнетало Васо полное неведение о судьбе Ольги.
Решил он сам пойти. Один. Меньше риска. За себя оставил Нико.
— Опасное селение, — засопел, раскуривая трубку, Нико. — Четыре въезда. Наверняка на каждом по засаде.
— Зато в Цубене могут быть люди Габилы.
— Как ты их найдешь?
— Кричать буду, — усмехнулся Васо. — Найду, только бы они были там. Кое-кого я знаю… А ты, Авто, займись новичками. Хорошенько выспроси каждого: кто, откуда, что привело в отряд, откуда узнал, как нас найти? Всех сомнительных покажешь Нико, подумайте, как с ними быть. Ну, прощайте.
— Удачи тебе, — обнял юношу Нико. — Когда ждать?
— Неделю на все. Если не вернусь, значит, жду вашей помощи, если жив… А если подстрелят, отомстите, как надо!
— Возвращайся скорей! — Авто стиснул руку командира своей медвежьей лапищей.
…Когда над горами уже спускался вечер, Васо на отдохнувшем и не ожидавшем понуканий жеребце узкой, глубокой балкой выехал к Армазу. Впереди лежал аул Цубен.
Прежде чем направить коня к дороге на Цубен, Васо остановился в нерешительности. Все-таки друзья верно подсказывали ему: как на ладони аул. Четыре открытых въезда. Как тут сообразишь, где тебя ждут, а где нет? Это не родное селение, которое он мальчишкой излазил вдоль и поперек, каждая крыша, каждая щель знакома.
«А не заглянуть ли в тот дом, куда отвел меня в час тревоги из Цубена Илас? Это же где-то совсем рядом».
Васо стал вспоминать путь, которым они проскакали какое-то глухое ущелье.
«Да вот же оно!» — едва не вскрикнул он обрадованно, когда в свете угасающего дня увидел серую теснину, начинавшуюся с северной стороны аула. И главное, спуститься туда можно было минуя селение.
Несколько саклей лепились к крутому склону ущелья. Правда, дорога к аулу была хорошей — два всадника могли свободно проехать стремя к стремени.
Горный Закор, — вспомнилось название аула. — А как же звали хозяина сакли, которая дала нам приют? Гри… Гри… Да, Гри Черткоев. Отлично!
Взяв в правую руку винтовку, левой Васо дернул повод.
Первая сакля была черна, как закопченный старый таганок. Нет, это не та. Сакля, куда заходили они, была и опрятной, и просторной.
У хозяина, помнится, был здоровенный, едва ли не с теленка, волкодав, с которым не дай бог встретиться безоружным. Ага, вот и он. Лежит около двери сакли, положив голову на толстые лапы, прижав уши, — издалека, тем более сейчас в сумерках, можно принять за чурбак, на котором хозяин колет дрова. Лежит подобравшись, готовый в любую минуту броситься на непрошеного гостя, но также готовый, не шелохнувшись, не дрогнув ни единым мускулом, лишь следя внимательными, все замечающими глазами, пропустить с миром. Умный пес.
«Будь что будет», — решил Васо и легонько стукнул прикладом в низкую стенку забора. Шерсть на загривке волкодава встала дыбом, он оскалился, угрожающе зарычав; пес явно предупреждал, что если прохожий не оставит его обитель в покое, то пощады не жди.
На счастье, зная характер пса, из окошка сакли выглянул хозяин.
— Цыц! — строго крикнул он и, увидев черную бурку гостя, несколько замешкавшись, сказал: — Не беспокойся, добрый человек.
Он не прибавил слов, традиционных и святых для каждого горца, помнящего обычаи старины, о том, чтобы путник оказал честь дому, о том, чтоб прохожий стал гостем, и это насторожило Васо: не иначе, есть кто-то у него, что-то беспокоит хозяина. Чтобы не искушать судьбу, он дождался, когда хозяин выйдет во двор, и, приглушив голос, сказал: