Ксенофоб
Шрифт:
– Ну вот, уже без пафоса, – одобрил Федя. – Я тебя предупреждал: запасись вазелином, он тебе скоро понадобится. Раздевайся, козлик – е... буду.
– Ар-рррр!!! – квадрат зарычал, как раненный зверь, извернулся всем телом и бросился – попытался вцепиться в горло врага.
Ну и зря он так: в самом деле, давно бы следовало понять, с кем имеет дело.
Федя мгновенно пресек эту жалкую попытку страшным ударом в лицо: пленный тут же обмяк и перестал сопротивляться. Федя стащил с него штаны, спортивный джемпер, футболку... делал он это так яростно и
Раздев пленного до трусов, Федя перевернул его на спину, наступил на грудь коленом... и вдруг, покопавшись где-то в недрах своей необъятной толстовки, вытащил пистолет.
Ну ничего себе, новости! Все это время наш терминатор носил на поясе ствол – а я даже и не заметил. Вывод: либо я настолько весь в себе, что не увидел у напарника на поясе килограмм лишнего железа, либо Федя так умеет носить оружие, что это совсем не бросается в глаза. А пистоль, наверное, незарегистрированный...
Федя грубым тычком вогнал ствол пистолета в рот пленного (у меня аж зубы заныли) и неожиданно спокойным голосом, внятно и четко произнес:
– Если грабишь – будь готов, что тебя тоже могут ограбить. Если насилуешь – знай, что с тобой могут сделать то же самое. Потому что все в этом мире взаимосвязано – и ничто не проходит бесследно...
Федя вытащил ствол изо рта пленного, вытер кровь валявшейся рядом футболкой. Затем он встал, прицелился в голову поверженного врага и уточнил:
– Ты понял, что я сказал?
Пленный молчал – но не из вредности-гордости, и не потому что был без сознания. Парня било крупной дрожью, дышал он тяжело и прерывисто, с каким-то нездоровым хрипом на вдохе, а залитые кровью глаза неподвижно смотрели в одну точку – куда-то в сторону, мимо нас.
– Шок, – констатировал Федя, пряча пистолет (да, точно: на ремне у него была аккуратная поясная кобура, незаметная под толстовкой). – Воду притащи.
– Зачем?
– Надо спрыснуть, в чувство привести.
– Зачем?
– Нельзя так оставлять – может окочуриться.
– Да ну! Такой здоровый кабан...
– Да тут без разницы, здоровый – дохлый... Смотри, как колотит. Он тучный – больше шансов «кондрата» отхватить. Давай...
Я достал из машины двухлитровую бутылку «Аквы». Федя занялся реабилитацией: стал набирать в рот воды, прыскать в лицо пленного, тормошить его, хлопать по щекам...
Довольно скоро квадрат пришел в себя: дрожать стал поменьше, дышать ровнее, и, наконец, вполне осмысленно осмотрелся.
– Ну все – жить будет, – буркнул Федя, направляясь к машине. – Поехали отсюда...
– Откуда ствол?
– Откуда, откуда... Из лесу, вестимо!
– Слушай... Я с тобой езжу – если вдруг что...
– Нашел. Везу сдавать в родной РОВД – заявление в кармане.
– Да ладно!
– Серьезно. Каждый день с утра пишу новое – с датой.
– Ну, не знаю...
– Правильно: не знаешь. Если что – ты его даже и не видел. И понятия не имеешь, что у меня он есть.
– Ну... Ладно, пусть будет так.
– Вот и молодец. Ну что, молодец: полегчало?
– Знаешь, стыдно признаться, но – да! Телефон вернули, деньги трехкратно вернули, возмездие, вообще, какое-то гипертрофированное получилось... Однако, думаю, что не ошибусь: тебе полегчало больше.
– Ошибаешься.
– В смысле?
– Мне полегчает, когда я этих тварей собственноручно закопаю в землю. И чем глубже – тем лучше...
Глава 6
Семнадцатого, в субботу, тематическую экскурсию по горным районам Москвачкалы закончили пораньше: где-то в седьмом часу вечера. Не то чтобы руки опустились или пылу поубавилось – просто сработал инстинкт выходного дня. Как ни крути, а все же мы совковые дети. У нас это в крови: в пятницу вечером страна активно падает на стакан, всю субботу с дикими энтузиазмом бухает, а в воскресенье вяло похмеляется, и, состроив козьи морды, пробует играть в семью: дежурно гуляет с детьми по набережной, воротя затуманенный взор от пивных ларьков.
Федя поехал нести вахту у загородной резиденции Даневич, а я поужинал, взял пиво и привычно сел проверять, как там Интернет провел день без меня.
Если публику интересует, зачем Федя каждый вечер ездит к усадьбе Ленкиных родителей, я могу высказать свои соображения: мне кажется, он таким образом отбывает покаяние.
Дело в том, что Ленкина мать – дама впечатлительная, своенравная и совершенно неуправляемая (не находите – есть некие общие черты с одной ранее описываемой особой?), заявила, что Федя – скот и быдло – не уберег, не оправдал, а потому, как следствие – недостоин.
И теперь не дает им общаться.
Федя вынужден партизанить: оставляет машину в конце улицы, крадется к усадьбе, и, затаившись у палисадника (их собака на него не лает – свой самец, член прайда), выжидает момент, когда глава семьи выйдет во двор – спросить, не надо ли чего, и осведомиться о Ленкином самочувствии.
Отец тоже рискует. Поймают за общением с гусем-изгоем – влетит по первое число.
Всего за истекшие две недели Феде удалось пообщаться с Ленкой напрямую один раз, в течение получаса – поймал вечерком момент, когда ее грозная маман куда-то отлучалась. Отец выступал в роли соучастника – впустил во двор, а я с телефоном в руках караулил в конце улицы – «на стреме» стоял.
Вот так все непросто, дорогие мои...
Итак, мы с пивом вальяжно зарулили на первый в списке ресурс, где висело мое многообещающее объявление.
В третьем с краю комментарии, размещенном всего лишь полчаса назад, был вопрос: «Ты не это нападение имел в виду?» – и ссылка на файл, расположенный, судя по адресу, в общеизвестном хранилище видеороликов.
Предпоследний комментарий выражал соболезнование: «Ну, блин... Если это так – я тебе глубоко сочувствую, чувак!»