Кто будет президентом, или Достойный преемник
Шрифт:
Однако Александр Борисович Турецкий придерживался другого мнения.
— Это может быть важно. Так на кого тогда накапал Мохов?
— Айрат Кашапов по кличке Татарин, — ответил Меркулов. — Помнишь такого?
— Припоминаю, — кивнул Александр Борисович.
Он и в самом деле вспомнил Татарина. Лет десять назад тот был опасным человеком, и, чтобы выступить против него, требовалось большое мужество. Если, конечно, Мохова хорошенько не прижали. Или если он сам не вознамерился прибрать к рукам «бизнес» Татарина. Хотя… Мохов вроде бы всегда старался играть по правилам.
— Авторитетный был товарищ. И дело было громкое. Он еще сидит?
— Угу. Два убийства с отягчающими. Еще лет пять будет вшей кормить — и это в лучшем случае.
— Он еще имеет какое-нибудь влияние?
Константин Дмитриевич покачал головой:
— Вряд ли. Насколько я знаю, Татарин на зоне скис. Отошел от дел, увлекся религией, стал выращивать цветы в горшочках и тому подобное. Сейчас всем заправляют молодые, стариков отправили «на пенсию».
— Ясно. Мохов уже что-нибудь предпринял?
— Уверен, что да. Но результатов никаких. Знаешь, Сань, желательно выехать туда сегодня вечером. Мохов все утро обрывал телефон, все спрашивал — когда. Горит у мужика.
— Ну, если горит — потушим, — сказал Турецкий и вмял окурок в блюдце.
ИЗ ДНЕВНИКА ТУРЕЦКОГО
«Забавно все-таки устроен мир. Вроде и без семьи человек чувствует себя хреново, волком воет от одиночества. Но и семья иногда — довольно поганая вещь для его нервной системы. При том, что мне еще повезло с женой (пишу это без всякой иронии, на полном серьезе). А каково мужикам-бедолагам, которых с души воротит от вида собственной жены? Я таких знаю. Домой после работы не спешат, околачиваются все вечера подряд в спортбарах. Хорошо еще, если дети есть, без них вообще труба.
Вот, скажем, вчера вечером моя благоверная мне заявляет: «Шура, мне кажется, ты должен принять это предложение. Ты накопил достаточно опыта, чтобы поделиться им с молодежью». Какой из меня, к чертям собачьим, учитель? Чему я их научу?
Благо бы еще наши парни и девчата, с ними я, пожалуй, мог бы найти общий язык, но американцы… Что у них в головах? Ганнибал Лектер и агент Кларисса Старлинг? Молчание ягнят и ворчание ветчины? Они ж на своих дешевых боевиках воспитаны. Настоящая жизнь покажется им серой и скучной, пока эта самая жизнь не стукнет их по головам и вдруг выяснится, что жизнь — штука довольно страшная и дерьма в ней гораздо больше, чем крови цвета томатного сока.
Ладно, хватит лирики. Что-то в последнее время меня постоянно тянет на сопли. Старею, что ли? Нога еще, сволочь, покоя не дает. Ладно бы только к дождичку ныла, это мы как-нибудь пережили бы. Но ведь на улице солнечно и сухо. Что этой сволочи надо? Почти полвека вместе, а ведет себя как неродная.
Н-да, юморок у меня сегодня… Интересно, как со мной Ирина уживается?
А вообще, забавно. Жил себе мужик, не тужил, работал по мере сил, о пенсии даже во время жесточайших простуд и собачьей усталости не помышлял. Знал, конечно, что работа опасная и что в один прекрасный момент «лавочка» под названием жизнь может просто закрыться. Но никогда не думал о том, что «лавочка» может закрыться не совсем. Осталась щель, и что с ней делать?
Денису Грязнову в тот день повезло больше, чем мне. Вспышка света — и все. А для меня эта вспышка стала началом. Началом новой жизни, которая больше похожа на смерть. Х-хех. Как сказал, а! Может, мне на стрости лет в писатели переквалифицироваться? Беллетрист Александр Турецкий! Звучит?… Вообще-то не совсем. А если честно, то совсем никак. Скорей уж — «Автор мемуаров Александр Турецкий». Вот это уже неплохо, и порассказать, кстати, есть о чем. С таким личностями знакомство вел, что Ленька Пантелеев отдыхает, а Горбун из «Черной кошки» нервно курит в углу.
Историй, в общем, хватит. А в перерывах между этой трепотней забацать что-нибудь жутко умное. Что-нибудь о смысле, а вернее — о бессмысленности жизни. Как там называлась та дурацкая книжка, которую читала Нинка? «Афоризмы и максимы» — так, кажется. Что ж, афоризмов могу навалять на полтыщи страниц. А книжку так и назовем — «Мудрености», автор — философ-экзистенциалист, бывший мастер меча и кинжала сэнсэй Турецкий.
Ох, что-то я сегодня болтлив. Но только ли сегодня? Это пятая тетрадь, а я все пишу и пишу и угомониться не могу. В самом деле, на старости лет превращаюсь в словоблуда-графомана. Хорошо хоть писательских амбиций нет, а то бы вообще труба.
Хотя от Букеровской премии я бы не отказался. Купил бы себе хороший катер, пару-тройку спиннингов, пригласил бы ребят из «Глории» и покатил бы в дельту. Тройная уха под водочку, копченая щука с пивом. Лафа! И никаких тебе американских студентов с их идиотскими улыбочками, никаких кровавых луж и сломанных судеб… Ни-че-го.
Ладно. Кончаем треп.
Через полчаса мне выходить».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТ «СЭНСЭЙ»
Александр Борисович окинул взглядом толпу встречающих и увидел табличку со своим именем. Табличку держал худой, жилистый парень с желтым лицом и черными, слегка раскосыми глазами.
Турецкий подошел к парню, улыбнулся и сказал:
— Приветствую! Можете опустить табличку. Хватит мне рекламы.
Узкоглазый окинул его изучающим взглядом с ног до головы.
— Вы Турецкий?
— Он самый. А вы…
— Андрей, — ответил узкоглазый. — Помощник Виктора Олеговича. Вы прилетели вовремя.
— Да, самолет не опоздал.
Андрей усмехнулся:
— Я не об этом. Хотя и об этом тоже.
— Вы еще кого-то ждете? — поинтересовался Александр Борисович.
— Нет.
— Тогда, я думаю, табличку можно опустить. А то собьем с толку какого-нибудь турка.
Андрей мелко засмеялся и опустил табличку.
— Турки до нас не добираются, — сказал он.
— А кто же строит дома?
— Хватает узбеков и молдаван. — Андрей скользнул взглядом по саквояжу Турецкого и по его трости. — Хотите помогу донести, — предложил он.