Кто читал эту сказку
Шрифт:
Елка уже позванивала и серебрилась игрушками. Всюду был праздник, и, когда, пробегая по вестибюлю, Иришка увидела вошедших с улицы, румяных и запыхавшихся маму с папой, она не особенно удивилась, а только радостно рассмеялась, уткнувшись лицом в мокрый, почему-то пахнущий апельсинами мех маминой шубки.
Время между тем приближалось к семи. Прошли на сцену ребята из соседней музыкальной школы и стали настраивать инструменты. Разноголосое пиликанье доносилось и на второй этаж, сопровождая Иришку в полутьме длинного коридора. Иришка не была
– Привет, - сказала она.
– Проклятый зуб. Вроде перестал. Я уж думала - не приду. Так что тебе уже легче.
Иришка кивнула и вышла. Снизу доносились нестройные звуки настраиваемых инструментов, кто-то засмеялся, кто-то хлопнул крышкой рояля. Ей совсем не хотелось плакать. Просто было как-то все равно. Она даже не оглянулась, когда услышала за спиной быстрый топот и голос Гавришовой:
– Ирка! Ирка! Ты чего психуешь, скажи? Ты обиделась, да? Ты за что обиделась, слышишь? Почему ты так смотрела, Ирка? Я что-то не так сделала, да? Ты скажи!
Иришка пожала плечами, отводя глаза. Отвечать у нее просто не было сил.
– Да?
– вдруг поняла Гавришова.
– Ты хотела?..
Иришка высвободила плечо из ее цепких рук и начала спускаться по лестнице.
– Стой, подожди!
– Ее опять догнала Гавришова, и Иришка послушно остановилась, глядя куда-то в сторону.
– Ведь никто не знает, - зашептала, оглядываясь, Гавришова.
– Я пришла первой, и Нина Васильевна тоже не знает. Если ты хочешь... Я бы тоже хотела... Но если ты так хочешь...
– И она протянула Иришке накрахмаленную пачку, которая топорщилась у нее в руках.
Уже после выступления, сидя в тесной, душной раздевалке, Иришка вдруг расплакалась. Она сидела, сжавшись в комочек у теплой батареи, и лишь комкала в потных ладонях жесткий тюль пачки. В раздевалку вбегали девочки, веселые и разгоряченные, но, покосившись на Иришку, затихали, обмениваясь недоуменными взглядами и пожимая плечами.
– Отчего ты плачешь?
– спрашивала какая-нибудь из них.
– Ну, скажи...
Иришка молчала. Она не знала, что ответить. Она не понимала, почему плачет, когда ей так хорошо. Она еще не знала, что плакать можно и от счастья.
– Ну, маленький, теперь ты отдохнешь от своего балета, - сказал папа за завтраком.
– Дочь, ты должна провести каникулы с пользой, - немедленно откликнулась мама и поправила Иришке бант.
– Стриженая ты мне нравилась больше. После завтрака - гулять, а потом будешь подтягивать математику. Ноги ногами, а голова головой.
– Никакой пользы!
– запротестовал папа.
– Каникулы нужно отдать развлечениям. Объявляю программу действий: три билета на елку... Могу и больше.
– Он вопросительно посмотрел на Иришку.
– И все, что захочешь: зоопарк, каток, ТЮЗ, гости и в гости, - в общем, простор фантазии!
– Но ведь, - недовольно сказала мама, - ребенок и так запустил математику. Когда она увидит, что ей суждено танцевать где-нибудь в десятом ряду кордебалета, она засядет за математику. Но будет поздно, да, да! Будет поздно!
– Она пророчески подняла палец.
– Математика не прощает упущенного времени!
– Маленький, - папа дернул молчавшую Иришку за бант, - скажи нашей маме, что ты не будешь танцевать в десятом ряду кордебалета. Ты будешь солисткой! Мы держим курс только на это.
– Он обнял Иришку за плечи.
– Дочь, подумай над моими словами. Еще не поздно. Пока не поздно. Ты знаешь, чего я хочу для тебя. И, признайся...
– Мама пристально посмотрела на Иришку.
– Уверена ты так же твердо, как твой отец, что ты будешь именно солисткой, а? Желающих много, возможностей мало. Хочешь не хочешь, приходится становиться куда-нибудь в десятый ряд. Я еще понимаю, танцевать можно для общего физического развития. Но посвящать этому сомнительному занятию жизнь, не будучи заранее ни в чем уверенной...
– Да в чем же быть уверенной!
– вспылил папа и начал шарить по карманам в поисках сигарет.
– Ты-то была в ее возрасте в чем-то уверена?!
– Не кричи, пожалуйста. Если хочешь покурить, выйди на кухню. Что касается меня - да, была уверена. Но не считай меня такой уж рационалисткой.
– Мама застенчиво улыбнулась, подыскивая нужное слово. Математика была... как бы это тебе сказать, чтобы не прозвучало высокопарно... была моим кумиром! С юных лет, да, да... Я не чувствовала иного призвания...
– А!
– закричал папа уже из кухни.
– Призвание! А у нее не призвание?! Маленький, скажи ей!
– Я уже поела, можно я пойду погуляю?
– спросила Иришка и встала из-за стола. И в ответ на выжидающий взгляд папы неуверенно сказала: - Я не знаю... Меня назвали... ну... гадким утенком... Значит, я плохо танцую... Но я так люблю танцевать! Я бы хотела даже в десятом ряду... Я не уйду далеко, я буду в парке или во дворе... Можно?
– Вот истина, - горько сказала мама.
– Я словно та пророчица, которой никто не верил. Уж не помню, как там ее... Гуляй, но не уходи далеко. Везде полно хулиганов.
Во дворе несколько малышей лепили снежную бабу, а у подъезда две девочки громко сплетничали о каком-то задавале Иваницком из пятого "б". Иришка не дружила с этими девочками, она стала в сторонке, не зная, чем заняться.
– Балелина!
– громким шепотом сказал малыш в полосатой шапочке и восторженно вытаращился на Иришку.
Остальные малыши, сосредоточенно пыхтевшие у огромного снежного шара, тоже прекратили свою работу и молча пожирали Иришку глазами.
– Балетница! Балетница!
– закричала и запрыгала вокруг снежной бабы совсем крошечная девчушка с мокрым носиком.
– Я тоже буду балетницей! Мне бабушка сказала! Ага! Ага!