Кто дерзнет сказать, что солнце лживо
Шрифт:
(Я наблюдал за тем, как рабочие пили. Водки не было: на столах стояло только красное вино.) Моим соседом был шеф международного отдела ЭНАП Виктор, в прошлом журналист, сотрудничавший в правых газетах "Секунда" и "Ла Терсера". В шестьдесят третьем году он был тяжело ранен: карабинеры избивали женщину, он стал на защиту. Он потом пять лет лежал в госпиталях, и только в шестьдесят восьмом году его удачно оперировали и он вернулся к нормальной жизни.
– Только я не пошел в правые газеты. Я ведь вступился за женщину не потому, что она коммунистка, а просто потому, что она - женщина. Полиция умеет преподносить классовые уроки лучше любого профессора социологии. Я пошел в газеты, которые
Виктор, кстати, объяснил мне, что обольщаться по поводу всеобщей трезвости не следует: пьют здесь и водку. Но тех, кто пьет особенно сильно, вызывают руководители нефтепромыслов и поначалу тактично предлагают медицинскую помощь. Здесь есть специальное отделение в госпитале, где лечат алкоголизм.
– А кто не лечится, тех мы убираем, - добавил Виктор.
– Мы не можем позволить себе такую роскошь на острове - терпеть алкоголиков...
Потом Нольберто Родригес пригласил меня в маленький - всего на пятьдесят человек - поселок Монантьялес: там тоже нефтедобыча, там тоже его ждут рабочие. (Вдоль по дороге спокойно сидят стада "кайкэн". Это дикие гуси, те самые, за которыми мы с доктором Кирсановым летаем охотиться в Арктику или Астрахань. Здесь на них не охотятся; мясо гусей считается невкусным, и птицы надменно переходят дорогу прямо перед носом нашего "доджа".)
В Монантьялесе тоже выступали рабочие; тоже было награждение лучших; тоже самодеятельный оркестр серебряно и разноголосо грохотал туш, то и дело путая торжественный марш со свадебным гимном богу новобрачных. Но эта путаница не мешала празднику, она, наоборот, придавала ему неподдельную искренность и открытую "несрепетированность" чувств.
Нольберто передал мне очередную почетную грамоту и шепнул:
– Сейчас ты вручишь ее Мигелю - он у нас лучший шофер. Вручи от имени советских нефтяников.
– Какой же я нефтяник, Нольберто?
– Ты - советский, это главное. Можешь, в конце концов, вручить от имени советских писателей, если ты заражен духом формализма, - добавил он, усмехнувшись.
Мы с Мигелем потом долго мяли друг друга в объятиях, оркестр грохотал свадебный гимн, рабочие аплодировали, а Мигель тихонько шептал: "Но пасаран, камарада, но пасаран!" Потом началась куэйка, а потом жарили шашлыки на кострах, а после устроили шуточную гонку на велосипедах. Три женщины и девять мужчин на детских велосипедиках носились друг за другом по песчаной дороге, и начальник нефтедобычи Рауль Леон, успевший вернуться сюда из Сомбреро за полчаса до нас, взял первенство. Эухенио, слесарь по оборудованию, хлопнул его по плечу, сказал:
– Леон, это нечестно, тебе уступали дорогу, потому что ты начальник, за это мы будем тебя серьезно критиковать на первом же рабочем собрании.
Вернулись мы в Сомбреро поздно ночью. Нас отвели в прекрасную гостиницу. Мы свалились на широченные кровати, покрытые скрипучими - так они были накрахмалены - простынями, и сразу же заснули.
...Утром, приняв холодный душ, я вышел на улицу. Было пять часов, но жизнь уже бурлила вовсю. По поселку носились машины. Если не поворачивать головы ни вправо, ни влево, то кажется, что ты в центре какого-то модернистского города - масса машин, люди в касках, похожих на скафандры астронавтов; необычные здания. Но пройдешь сто метров - и начинается степь, край мира, Огненная Земля...
Около газовых костров, которые постоянно горят в степи, заметил овец. Эти греющиеся возле газовых костров овцы стали для меня символом Огненной Земли техника XX века и библейские отары. Да и остров этот назван "Огненным" потому, что матросы Магеллана увидали в ночи громадные столбы огня, уходившие в далекое небо, - видимо, ударившая молния зажгла
...Все машины на Огненной Земле покрашены в разные цвета - белый, желтый, красный, зеленый. Нольберто объяснил мне, что это не прихоть потомков испанских грандов, падких на украшательство. Просто, если передок "доджа" покрашен в красный цвет, значит, на этой машине работают бурильщики; в желтый цвет - машина принадлежит конструкторам новых разведывательных партий и людям, отвечающим за дороги на острове; белый цвет - администрация; зеленый производственники. Больше всего машин принадлежит производственникам - 320 великолепных "доджей".
– А как с запчастями?
– поинтересовался я.
– Американцы отказали нам в продаже партии запчастей. Необъявленная блокада - понятное дело. Но, в конце концов, существуют и "фольксвагены", и "газики"...
На Огненной Земле очень силен профсоюз. Весь этот день, до двух часов, пока мы не уехали в маленький поселок Куэн, нами занимался профсоюзный лидер Янкович - курчавый, рыжий, голубоглазый югослав, очень плохо говорящий по-словенски. Матушка его очень плохо говорит по-испански; жена его неплохо говорит по-английски; дети его великолепно говорят по-немецки интернациональная семья. Он рассказал много интересного. Например, поскольку он и его семья питаются за счет ЭНАП и живет он в бесплатном доме, принадлежащем профсоюзу, - пять комнат, холодная и горячая вода, телевизор, он получает на питание "условные деньги" - девять эскудо в месяц, за дом платит ."условно" пять эскудо в месяц (билет в кино стоит три эскудо). Так что заработная плата его ополовинена, поскольку живет он и питается за счет ЭНАП.
– Почему такая низкая квартплата?
– спрашиваю я, зная, что квартиры в республике еще очень дороги.
– Смысл этой символической платы в том, чтобы ЭНАП всегда оставался собственником великолепных коттеджей, которые сейчас отданы рабочим и администрации. В Чили есть закон: если человек выплатил пятьдесят один процент стоимости дома в течение десяти лет, то он переходит в его собственность. А нам, ЭНАП, это невыгодно.
Мне очень понравились его слова: "Нам, ЭНАП, это невыгодно". В этом - то новое, что дала революция своим гражданам. Я далек от того, чтобы обольщаться по поводу массовости подобной точки зрения в Чили: буржуазность, то есть эгоизм, здесь еще очень сильна, даже среди рабочих. Однако то, что среди профсоюзных активистов есть такие люди, - симптом новый и в высшей степени добрый.
Янкович пригласил нас к себе.
– Перед тем, как ехать в Куэн, - сейчас холодно, - надо выпить по двадцать капель.
Он так и сказал "по двадцать капель", повторив слово в слово фразеологию наших полярных летчиков из Тикси, и снял с полки бутылку водки. На этикетке значилось: "Николас Алехандрович Эристов. Водка, 26 эскудо".
– Русская, - заметил Янкович.
– Может быть, хотите водку типа "самовар"? Тоже чилийское производство сеньора Эристова.
Потом Янкович откашлялся и, как истый функционер, подробно рассказал, что каждый день на Огненной Земле добывается две тысячи четыреста кубометров нефти. Здесь из нефти "берут" газ и морем везут в Консепсьон.
– Из нашей огнеземельской нефти очень хороши бутан, пропан и бенаин, продолжал Янкович.
– Смена на заводах - четыре человека, все автоматизировано. На острове у нас полтораста месторождений нефти и газа. Но, конечно, мы можем и должны давать больше того, что даем. Почему не даем сейчас больше? Маловато инженерных кадров, маловато капиталовложений, и, наконец, моральный фактор продает ведь нашу нефть североамериканская компания. До сих пор.