Кто дерзнет сказать, что солнце лживо
Шрифт:
– А вчера, - заметил Моисее, - не знаю, слыхал ли ты, - правые в палате депутатов завалили бюджет на 1972 год.
...Радио сообщает - голос диктора тревожный, - что фашистская "патриа и либертад" начала создавать вооруженные штурмовые отряды. Рубашки у них, правда, не коричневые, а белые, но форма весьма напоминает "гитлерюгенд".
Теобольдо, лесоруб из Трэс Пуэнтес, хрустнул пальцами, полез за сигаретами. В знойном небе беззаботно щебетали быстрые птицы, звонко кричали синекрылые кузнечики на голубом лугу, сбегавшем к белой пенной воде Рио-Сур, и спокойствие было в природе, изначальное, равнодушное и потому -
– Слушаешь радио, - сказал Моисее, - и ощущаешь порой свое бессилие: мечтаешь о будущем, строишь планы, а за тебя в Сантьяго все решает математическая расстановка сил в сенате. Руки опускаются.
– Ничего, - сказал Теобольдо, - не надо опускать рук. В конце концов, у каждого из нас дома на стене висит ружье, да и топор всегда остро наточен...
В Сантьяго прилетел вечером.
Из посольства отправился в центр - возможна интересная встреча.
...Я узнал его сразу: хищное, красивое лицо, сильный торс, выразительные руки. Один из руководителей партии националистов, он быстро шел по сумрачному коридору сената в сопровождении своего секретаря.
– Сенатор, я представляю европейскую прессу, мне хотелось бы поговорить с вами...
Они не очень-то разговаривают с красными, поэтому вся надежда на психологическую атаку: хороший американский "слэнг" (за который наша институтская "англичанка" Генриета Миновна ставила мне посредственные оценки, добиваясь от нас хорошего оксфордского произношения) сам по себе визитная карточка. Правые любят говорить с американскими газетчиками.
– О'кэй, - соглашается сенатор.
– У меня есть десять свободных минут.
(Теперь нельзя терять темпа - атака вопросами.)
– Что вы думаете о положении в стране?
– Левые толкают Чили к анархии.
– В чем это выражается?
– Во всем.
– Доказательства?
– Они всюду, - выразительный жест рукой, маска скорби на лице. (Он довольно слабо говорит по-английски, потому много жестикулирует.)
– Мне бы хотелось получить от вас факты, сенатор.
– Тогда нам придется говорить весь вечер. Хорошо, я приведу вам несколько фактов. В магазинах вы не найдете парной говядины, а чилийцы привыкли именно к такому мясу. (Мне хотелось спросить, каких именно чилийцев он имеет в виду: пятьдесят процентов населения до прихода Альенде к власти вообще не видели у себя в доме мяса.) В универмагах исчезают товары сопредельных стран - наша промышленность слишком слаба, чтобы рассчитывать на собственные силы. Обо всем этом люди говорят в очередях; об этом пишут честные журналисты из "Меркурио". Но когда чилийцы выходят на демонстрации протеста, жандармы социалиста Тоа набрасываются на них с дубинками...
– Было много раненых?
(Зря я задал этот вопрос - он сразу насторожился.)
– Были ушибленные.
– Он улыбнулся чему-то.
– Чилиец - человек престижа, рана или ушиб для него одинаково оскорбительны.
– Что ждет Чили в будущем?
– Наша победа.
– Именно партии националистов?
– Нет, отчего же. Победа объединенных сил оппозиции. Чем теснее будут наши ряды, тем скорее распадется блок коммунистов, левых радикалов и социалистов.
– Когда это может произойти?
– В самом недалеком будущем.
– Он поднимается с кресла.
– Какую газету вы представляете?
– Самую правдивую. Благодарю вас, сенатор.
– Адьос. Желаю вам хороших встреч в Чили.
Спасибо за пожелание: у меня было
Слышу за спиной русские слова нашего партийного гимна. Кто бы это? Оборачиваюсь. Вижу члена ЦК товарища Эусебио. Он был в Москве и у нас выучил русский язык.
– Как бы ни было трудно, - тихо сказал он, - нас не сломить. Смотри, какие парни здесь, а? Чудо парни!
На этих парней Чили может положиться. Эти не подведут. Что бы ни ждало нас в будущем, какие бы нас ни ожидали бури, все равно отныне идеи Ленина навсегда вошли в сознание людей. Все может быть, Хулиан, мы окружены врагами, мы отдалены от друзей, мы качали на континенте первыми; все может случиться, только победа в конце концов будет за нами...
...Назавтра, поздно вечером, я улетел в Перу.
В три часа утра, миновав пост пограничников в роскошных униформах, я оказался в гигантском стеклянном, кондиционированном аэровокзале Лимы. Молодые таможенники, узнав, что я из Советского Союза, пропустили меня вне очереди и без досмотра. Подрядил такси; шофер порекомендовал мне отель "Савой".
По первому впечатлению, когда вышел на улицу, - истинный Сингапур - так же душно и влажно. Это уже тропики. Шоферы здесь так же темпераментны, как и чилийские, только машины у них новые, поэтому скорость на ночном шоссе они развивают не сто километров, как в Сантьяго, а сто сорок.
Лима - город, совершенно не похожий на Сантьяго. Он кажется значительно более новым, хотя исторически Лима - одна из стариннейших столиц Латинской Америки, бывший центр "гишпанского" генерал-губернаторства. Город кажется новым потому, что на каждом углу заметно соседство двух эпох - старой, испанской (с примесью обязательного для Испании мавританского стиля), и новой, бетонно-стеклянной, американо-французской (ранний Корбюзье). Торжественная пышность старых дворцов (ночью это особенно заметно) соседствует с разумной деловитостью новых комплексов.
Утром я отправился по раскаленной, пальмовой, великолепной Лиме в наше посольство - на авениде Хирон Пуно. Был принят послом Юрием Владимировичем Лебедевым - исключительно радушным, молодым еще человеком, фронтовиком, окончившим Институт международных отношений одновременно со многими моими друзьями.
В двенадцать часов я был у заместителя председателя "Национальной организации информации" - "Офисина насиональ де информасьон" сеньора Армандо Рохаса. Потом подошел председатель офисины сеньор Циммерман. Разработали программу: мои гостеприимные перуанские "хозяева" посчитали целесообразным устроить мне встречи с министром промышленности и торговли, министром образования, директором национального телевидения, с главным редактором правительственного официоза "Эль Перуано" и с руководителем Союза писателей и актеров - "Асосиасьон насиональ де эскриторес и акторес" - "АНЕА".