Шрифт:
ГЛАВА 1
Из полумрака вестибюля прямо на него вышла солидная фигура. Замешательство длилось долю секунды: «Да это же я сам!» Он слегка замедлил шаг, чтобы краем глаза полюбоваться на этого импозантного, безупречно одетого джентльмена.
«Полноват… но ведь солидный мужчина не может быть тонким», — подумал он, улыбаясь в усы.
Телохранитель вызвал лифт. Он вошел в кабину и опять с удовольствием глянул на себя в зеркало, которое, не обращая внимания на его хвастливые мысли, отражало со свойственной только ему беспристрастностью толстощекое, слегка обрюзгшее
«Да!.. — вздохнул он. — Всего достиг и стало скучно. Вот оно все — на ладони, а дальше что? Двое взрослых детей, вторая жена, любовницы, сменяющие друг друга. Нет, конечно, бывали мгновения… Но потом вновь спина жены и жгучая, снедающая тоска.
Пятьдесят пять! Поворотные цифры!.. Тут только два пути: или по проторенной дороге — к старости, или все сначала, очертя голову, в будущее. Только теперь ощущения радости, наслаждения не спонтанные и само собой разумеющиеся, а единственные и неповторимые. Удовольствие от каждого яркого, полнокровного мгновения. И побольше таких мгновений! Сумерки свести до минимума, мрак изгнать, — вспомнились ему его же мысли, когда в банкетный зал вкатили огромный торт с пятьюдесятью пятью свечами и он обвел взглядом своих гостей. — Но ведь так самому не повернуть. Не остановить склоняющуюся к закату жизнь. Нужен стимул! Э-хе-хе, — безнадежно вздохнул он. — Нет, видно, придется, как всем, тихо катить в своей вагонетке к конечной станции».
Иными словами, на праздновании своего юбилея он, Станислав Михайлович Пшеничный, поставил на себе крест.
Он сидел в своем кабинете за письменным столом в стиле ампир, когда позвонила дочь от первого брака, Милена, и осторожно напомнила ему, что у нее скоро день рождения, но намекнуть, какой бы подарок ей хотелось получить, не осмелилась. Станислав Михайлович всех этих намеков, указаний издалека не терпел.
Находясь под влиянием не оставлявших его последнее время унылых мыслей, он подумал, что вот, кроме дочери и сына, никого у него нет. Хотя и они какие-то ласково отчужденные, но тем не менее родная кровь.
«Что бы такого купить девочке?..»
Он вызвал своего референта, Ангелину Максимовну, даму неопределенного возраста в вечном деловом костюме и безукоризненно свежей блузке.
— Для вашей дочери?.. Подарок? — задумалась она. — Я проконсультируюсь со своей племянницей, ей тоже, как и вашей Милене, двадцать два.
Четверть часа спустя она вернулась в кабинет:
— Племянница советует съездить в салон «Интальо», что на Новом Арбате. Там большой выбор женских радостей, — с высокомерным презрением подчеркнула Ангелина Максимовна.
— Хорошо, съезжу туда, — ответил Пшеничный и попросил вызвать шофера. — Да! — задержал он Ангелину Максимовну. — Как там у нас дела с новым романом Астровой?
— Сдан в набор.
— Отлично! — не удержался от алчного жеста Станислав Михайлович и потер руки. — Ну-ка, дайте-ка я еще раз взгляну на обложку.
Ангелина Максимовна принесла образец и положила на стол перед Пшеничным.
Он взял его и принялся придирчиво
— Хорошо, — протянул он. — Люди пугаются собственной крови, но любят смотреть, содрогаясь от холодка любопытства, на чужую. Собственная кровь — это страх и жалость. Чужая — завораживающее зрелище.
Пшеничный встал, развел руки, чтобы выпрямить спину.
— Вернусь минут через сорок, — сказал он и вышел из кабинета.
В салон «Интальо» Станислав Михайлович вошел походкой человека, который может купить в нем все. Вопрос только в том, чтобы ему хоть что-то понравилось. Подбежавшему менеджеру, вертлявой женщине лет сорока, он сообщил о цели своего визита:
— Дочери исполняется двадцать два года. Хочу сделать хороший подарок.
— О! — с радостью выдохнула она, точно услышала приятное известие. — Могу предложить вам ювелирные изделия, шубы, меховые палантины, платья и только что полученную из Парижа великолепную коллекцию нижнего белья…
Пшеничный прервал ее нетерпеливым жестом:
— Начнем с платьев.
— Прошу вас, — пригласила его менеджер в просторный зал.
Усадив Пшеничного в кресло, она, предложив ему выпить чашку кофе, попросила подождать минуты две. От кофе Пшеничный отказался и стал просматривать журналы. Пролистав, позевывая, несколько страниц, он услышал приятную музыку.
— Обратите ваше внимание… — начала с подобострастием в голосе менеджер, указывая на появившуюся на подиуме девушку в платье цвета электрик.
Станислав Михайлович с интересом принялся разглядывать блондинку со слегка выдающимися вперед верхними зубами, что отнюдь не портило ее, а придавало лицу непосредственное и забавное выражение. Девушка то приближалась к важному покупателю, то отходила, то поворачивалась, замирая в изящных эпольманах. Менеджер ткала словесный узор, описывая достоинства данного наряда.
Пшеничный в задумчивости насупился.
«В принципе, нормально. Милене понравится!» — подумал он и решил больше не терять времени, но тут вышла следующая манекенщица.
Она с милой застенчивостью улыбнулась важному клиенту и застыла посередине подиума, чтобы он мог лучше рассмотреть предлагаемый ею наряд: блузку из вышитого тюля, надетую поверх золотистого корсажа, при этом создавалось впечатление, будто цветы распустились прямо на коже девушки.
Пшеничный с жадностью стал поедать глазами редкой красоты манекенщицу: пышные, свивающиеся полукольцами черные волосы, лицо с ярко-розовым натуральным румянцем, темные сверкающие глаза и родинка над губой…
— Я вижу, — вступила менеджер, — что вечерний туалет «Золотой цветок» произвел на вас особенное впечатление. Уверена, что ваша дочь по достоинству оценит ваш выбор! — произнесла она заготовленную фразу и чуть вытянула шею, готовясь оформить заказ.
Но Пшеничный молчал. Менеджер пристально взглянула на манекенщицу, и та закружилась, расцветая улыбкой.
— Ну?.. Как?.. — теряя терпение, спрашивала дама.
— Да! — громко сглотнул слюну Станислав Михайлович и провел пересохшим языком по толстой нижней губе. — Беру! Жарко тут у вас, — помотал он головой и вынул носовой платок.