Кто хочет процветать
Шрифт:
Астрова, разнеженная сном, прошептала:
— Хорошо, — и про себя добавила: — Туда ей и дорога.
— Вера, ты мне нужна! Вера, почему ты не со мной?!
Астрова встала с постели и на пальчиках пробежала в гостиную.
— Ну ты же знаешь! Я сама страдаю! Налетела эта сумасшедшая старуха-вьюга и замуровала меня на даче. Я чуть с ума не сошла, думая о тебе. Но сегодня непременно выберусь. Слышишь, непременно. — Вера отключила телефон и, покусывая ноготок, глянула в окно. В синеватой дымке раннего утра казалось, что снег не растает никогда. — Ну кто мог подумать, что напоследок зима вывалит все свои снежные запасы, — с досадой проговорила она, но
Она на цыпочках вернулась в спальню, едва освещенную сквозь неплотно закрытые шторы, скользнула под одеяло и ощутила тепло. Закрыла глаза и отдалась наслаждению этим теплом, сильным, пахнущим прозрачным ароматом ягод можжевельника и белого тимьяна, теплом, исходящим от мужчины… почти незнакомого.
ГЛАВА 18
Фролов чуть свет отправился на дачу. Доехал на метро до вокзала, пересел на электричку, а потом пришлось идти пешком, так как начался снегопад и водители автобусов боялись заехать в дачный поселок и не вернуться. Повесив на плечо сумку, щурясь от колючего снега, Сергей шел, не замечая непогоды, с наслаждением хватая ртом холодные снежинки. Он шел, и чем сильней дул ветер, чем больней хлестали его по лицу снежные ладони вьюги, тем легче было на душе. Он шел, и это было его целью. Главное — идти, но так, чтобы никуда не приходить, чтобы не было возможности думать о чем-либо, кроме дороги.
Но вот мелькнули первые крыши дачного поселка. Фролов подошел к своему дому, поднялся на крыльцо, с тоской посмотрел по сторонам и вошел. С улицы казалось, что в доме тепло. Но ощущение было обманчивым. Сергей растопил камин. Включил электрическую плиту. Страшно хотелось есть. Разогрел какую-то пиццу, какие-то пирожки, выпил полбутылки красного вина и уставился на приплясывающий точно от холода огонь в камине.
Мысли стали приходить в движение и началось: Тина, с шарфом на шее, «живая» щиколотка, подполковник Терпугов…
«Зачем она опять появилась в моей жизни? — в который раз задался он вопросом. — Чтобы меня обвинили в ее убийстве? Ну пусть не обвинят, не сумеют, но ведь для этого я должен что-то доказывать, бороться… Мало я борюсь за то, чтобы как-то существовать, так теперь я должен еще биться за то, чтобы меня не посадили. Абсурд! — Он встал и заходил по комнате. — Ничего этот Терпугов доказать не сможет, но ведь все равно будет меня вызывать, брать показания… Вот не думал, что влипну в такую историю. Вот повороты! Ну да, я оказался бессильным стать личностью, по сути, я не живу, я существую. Но никого не обременяю своим существованием. А вот такие, как Валентина… Вечно они втягивают в истории. Ведь из-за нее я умчался за Диной. Душила она меня своим бытом. Потом явилась свободная от рутины, излучающая творческую энергию и подвела меня к уголовному делу».
Фролова переполняла злоба. Он шагал из угла в угол, подходил к камину и с яростью принимался ворошить кочергой дрова, которые отбрасывали ослепительные искры и сгорали, отдавая свое тепло.
— Может, из-за нее я погубил свой талант! — выкрикнул Сергей силуэту, появившемуся на стене.
Выкрикнул, и стало противно. Во-первых, потому, что уже принялся разговаривать с собственной тенью, а во-вторых, если есть талант, то его не погубишь. Он, несмотря ни на что, очень живуч. И вдруг страстно захотелось доказать всем и, главное, себе, что он, Сергей Фролов — настоящий художник.
— Да, работать! Надо работать! Выставить наконец «Последние впечатления» и написать маслом убийство Пшеничного, как я тогда задумал. Я покажу всем,
Он остановился с последними словами на губах, оглянулся. Мягкий полумрак, потрескивают дрова… Понурил голову. Много лет назад вот здесь сидели, обнявшись, с Тиной и казалось, что это счастье навсегда. Оказалось — на миг…
По скрипучим ступеням Сергей поднялся на второй этаж. Комнату заливал мутный свет луны. Сделал шаг, споткнулся, чуть не упал, зацепившись за поваленный табурет. Включил свет. Задвинул шторы. Холодно. Включил обогреватель. Пока комната наполнялась теплом, подошел к мольберту, взял угольный карандаш, и рука бессознательно заскользила по листу. Когда остановился, увидел «Сон женщины, длиною в вечность». Поставил новый лист. И опять Тина, только в другом ракурсе, при другом освещении…
«Что ж, — с какой-то злобной радостью подумал Фролов, — подполковник прав, выставлю и рисунки с убитой Тиной».
— Да! — выкрикнул он и даже обернулся, будто кто-то, стоя позади него, выразил свой протест. — Выставлю, и будет ажиотаж, столпотворение любопытных и жадных до зрелищ. Тех, кто хочет насладиться видом чужой смерти в преддверии собственной. Богатство нанимает охрану, чтобы защищаться от им же порождаемых убийц. — Фролов расхохотался. — Ну вот, простые люди, вам и утешение. На вашу жизнь никто, кроме Случая, не покушается. Живите спокойно. А о таких, как Валентина Милавина, заботятся, чтобы они спали спокойно… вечным сном.
Сергей расправил усталые плечи, отложил карандаш, выключил свет и спустился вниз. Не раздеваясь, улегся на диван у камина, натянул на себя толстый плед и заснул. Но сон был неспокоен. Все мерещилась Тина. Слышался ее голос. Смех.
«Да она вовсе не умерла. Это мне снилось. Я же слышу ее дыхание… Вот только проснуться надо…»
Проснулся. Темно. «Нет, все наоборот. Валентина умерла. Это мне снилось, что она живая».
Утром вьюжило страшно. За окном повисла сырая снежная мгла. Фролов позавтракал тем, что нашел в сумке, опять поднялся на второй этаж и принялся работать. Незаметно мгла из серой стала черной, и вьюга завыла еще сильней. Ужин художника был скуден, но сон крепок.
Проснулся Сергей со страшным чувством голода. Встал, прошел на кухню. Сумка оказалась пустой. Пошарил в шкафах. «Кто же принесет сюда чего-нибудь, кроме меня самого?» — засунув руки под мышки, тоскливым взглядом обвел он кухню. Ничего, кроме пачки сахара, не нашел. Вскипятил воду, положил три ложки сахара, выпил. Но есть хотелось! Выглянул в окно в надежде, что произошло чудо и можно будет вернуться в Москву. Чудо отчасти произошло. Стояла тихая, безветренная погода, золотилось солнце, и в его лучах сверкали и переливались непроходимые сугробы.
«Может, Соколовы тоже на даче? — подумал Сергей о семье приятеля. — Надо одеться и сходить к ним. Единственный выход. Потому что уже не есть, а жрать хочется».
Сергей быстро принял прохладный душ, побрился, вынул из сумки чистую рубашку, свитер, черные джинсы, надел куртку, высокие ботинки и отправился, увязая в сугробах, на дачу друзей. Шел, подбадривая себя мыслью, что они наверняка там. На всякий случай, правда, поглядывал по сторонам, может, кто-то еще где-нибудь есть. Но дачи стояли неприветливые, наглухо закрытые. Вот и дом Соколовых. Постучал, покричал. Плюнул. Выругался. Закурил. Пошел обратно, думая, что надо идти к сторожу, хотя на того надежды было мало. Дачный поселок-то не из фешенебельных, и сторож оставлял его, когда хотел.