Кто играет в кости со Вселенной?
Шрифт:
Ну-с, с чего начнем? Думаю, что с самого яркого представителя рода – с моего деда, твоего прадеда, Зельмана. Вот такая история.
«Закрытый» город Челябинск-40. 1948 год. Строительство завода «Маяк» по производству оружейного плутония завершается, но из Москвы постоянные окрики – быстрее, верховный не доволен! Весь коллектив на взводе: строители, ученые-ядерщики, химики работают без выходных. С инспекцией приезжает лично Лаврентий Берия, шеф советского уранового проекта.
Построение в актовом зале. Распахивается дверь, входит маршал. За ним свита: сверкает бляхами на парадных ремнях, звездами на погонах и лампасами на брюках. Сзади семенит директор завода.
– Наши ученые, управленческий состав… – приподнимает он руку.
Берия окидывает сквозь пенсне
– Показывайте реактор, мать вашу!
– Да-да, Лаврентий Павлович, – сгибает спину директор. – Прошу сюда.
Процессия идет по коридорам. Генералы перебрасываются шуточками, штатские семенят вслед генералам. Вот и реакторный зал.
– Почему жарко? – бросает вопрос маршал.
– Сейчас узнаем, – нервно трясет губой директор и оглядывается на коллег, видит их безответные бледные лица.
– В чем дело?! – оправа пенсне увеличивает свой диаметр.
– Реактор нагревается, – тихо отвечает ученый-физик.
– Что значит?! – рык Берии перегибает спину директора надвое.
– Непонятные ядерные процессы…
– Не понял! Сейчас долбанет, что ли?
– Да, – физик падает в обморок. Его не поднимают.
– Совсем охренели?! – Берия выхватывает из кобуры пистолет и направляет на сотрудников завода. – Сами долбанулись, суки?!
Расширенные в ужасе зрачки, неприличные звуки, запах испорченного воздуха. Замолкают и бледнеют генералы – до них доходит, что ни лампасы на брюках, ни самолет на аэродроме от ядерного взрыва не спасут. Слышен звук взведенного курка.
– У меня тут идейка промелькнула, – раздается голос с легкой ироничной интонацией.
– Кто сказал?! – Берия поворачивается на голос.
Вперед выходит аккуратно одетый сорокалетний сотрудник, не по годам лысый.
– Зельман Шильт, – представляется он.
Это мой дед. Весельчак, любящий муж и отец, щедрый добряк, картежник и… баловень судьбы.
Эту историю уже после расстрела Берии, развала Советского Союза, когда никого не осталось в живых из старшего поколения, мама узнала из воспоминаний одного участника событий. Дед дома про работу не рассказывал – режим секретности. Ну, ездит папа в командировки, ну отсутствует дома месяцами. Но ведь возвращается в Ленинград всегда веселый, всегда с подарками. Зачем спрашивать лишнее? Маме о том, что ее отец участвует в урановом проекте, рассказала одноклассница.
– Знаешь, чем занимается твой папа? – спросила она на переменке.
– Нет.
– Он делает атомную бомбу.
– Откуда знаешь? – мама была в шоке.
– За ужином папаша рассказал.
В семье одноклассницы не умели хранить государственную тайну.
В инженеры дед пошел случайно, по ультиматуму дядьки: «Если, Зельман, хочешь жить в Петрограде, чтобы я тебя поселил в своей квартире, – одно требование. Будешь поступать в Политехнический институт на строителя». Инженерный талант деда раскрылся сразу, и до конца жизни дед фонтанировал идеями. В семейной хронике сохранилась история. Когда уже моя мама заканчивала гидротехнический факультет, ей дали тему диплома «Плотина для гидроэлектростанции на реке Иртыш». Проект она чертила дома на ватмане, приколотом к доске. По отраслевым стандартам, принятым в Советском Союзе. Проходя через комнату на балкон, чтобы покурить, дед остановился за спиной у мамы: «До чего тяжеленная конструкция! Сколько бетона! А давай-ка состряпаем повоздушнее…» И предложил оригинальное решение – сложить тело плотины из полых составных элементов. Это экономило две трети бетона и ускоряло строительство в несколько раз. Мама так и оформила: начертила, сделала расчет прочности и отвезла в институт на рецензию. На следующее утро телефонный звонок – ее разыскивают профессора кафедры: «воздушная» схема – революция в плотиностроении, нужны пояснения. Потом кто-то на базе маминого диплома написал диссертацию. А для деда набросать революционное техническое решение как «шутить – играть – дымить сигареткой – и забыть».
Дед на заводе «Маяк» занимал должность главного конструктора –
Реактор нагревается. Почему? Какие реакции в нем происходят? А это неважно. Его надо остудить – вот и все! Как остужают вареное яйцо? Холодной водой, которую меняют по мере нагрева. Реактор окружает конструкция из двух бетонных цилиндров. Между цилиндрами есть полость. А если залить туда дополнительную воду?
Дед излагает решение – Берия кивает. Приводят рабочего с перфоратором: его трясет то ли от страха, то ли от вибрации. Звук бурения отдается громом в ушах каждого. Дед стреляет у соседа сигаретку, теребит пальцами. Проходит минута, другая, перфоратор уходит по рукоятку, а полости все нет. Температура в зале продолжает подниматься.
Берия подходит к деду, приставляет пистолет ко лбу: «Ну что, жидовская морда, где полость?!».
Толщина стенки сорок сантиметров, бур – пятьдесят. Почему не получается дыра? Что-то не так. Дед просит соседа подержать сигарету – табак рассыпается по полу. Дед подходит к стенке реактора и понимает ошибку: рабочий с перепугу направил перфоратор не перпендикулярно поверхности цилиндра, а под углом, вдоль стенки.
Вторая попытка удачная. Бур пробивает дыру в полость. Через шланг подают воду, реактор остывает. Дед выходит на улицу, пытается стрельнуть сигарету у кого-нибудь, но пачки у всех мокрые.
Берия улетел. В 1949 году СССР провел успешные испытания атомной бомбы. Причастных наградили.
Почему деду так везло? Талант? Да. Но ответ не полный. Кто-то ему вручил счастливый билет на поезд под названием «жизнь». Кто? Это вопрос вопросов. Если у меня не получится, тебе, Даня, искать ответ.
Глава 6. Первые шажки
Вам следует выучить правила игры.
И после этого вы будете играть как никто другой.
На следующий день после тренинга я был бодр как никогда – пришло решение «хватит юлить – пора заняться коммерцией». И стало легче: организм приобрел силу, как будто скинул с горба медведя.
Но легко сказать «заняться коммерцией». На бытовом уровне «предпринимательство – что-то сделал или купил, потом продал с наваром. И вот возникает первый вопрос: «А что собственно производить и продавать?» Тогда я не знал понятий «рыночная ниша», «конкурентное преимущество», не умел ставить среднесрочные, не говоря уже про долгосрочные цели. Как оценивать возможности и предпосылки? С чего это начинают вообще? Да и как увязать эту туманную идею с корреспондентской работой?
Наша газета «Арсенал» с тиражом в одну тысячу экземпляров сидела на дотации у завода и имела очень грустный вид. Штат – четыре человека: редактор Игорь Вячеславович, его заместитель Нонна, двое корреспондентов – многоопытный Слава и я. Частота выхода газета – четыре раза в месяц. Материалы накапливались в течение недели, потом мы сами печатали тексты на пишущей машинке и отправляли в типографию Лениздата. А там очередь на изготовление таких же многотиражек города выстраивалась на… четыре недели. Узкое место – изготовление макета, набор матриц на линотипах (технология из прошлого века, но так тогда работал Лениздат). И только потом газета попадала на печатный станок и выходила в свет. Четыре недели! Маяковский ржал бы взасос. О каких «наших глазах и руках» могла идти речь, о какой «помощи ежедневной в ежедневной работе»?! Газета превратилась в «чтенье от скуки». Мы могли писать только долгоиграющие материалы, а влиять на жизнь трудового коллектива (в чем собственно и миссия многотиражки) – увы и ах! Обидно и стыдно.