Кто играет в кости со Вселенной?
Шрифт:
– Сколько прошло времени?
– Где-то полчаса.
– Судно за это время двигалось. Ты уверен, что туда?
– Нет. А куда направление течения?
– Их несколько…
Наступила пауза. Урчал дизель. Подходило время обеда. Волны не по-доброму бились о судно. Борт, как граница между жизнью и смертью, уютом и жестокой работой. Лучи прорвались через просветы в облаках.
– Идите на солнце, – ровным голосом скомандовал капитан. – Случайно, может, угадаете… А ты оставайся на палубе!
– Нет, я с ними, – Юра прыгнул в шлюпку.
Что-то ударило
– Ты везучий, щенок, – матрос втащил Рому в шлюпку и снял шлем. – Шансов у тебя было один из ста. Как мы угадали?! Удивительно!
Юра переодел Ромку в свою одежду и держал в объятиях до возвращения на судно.
Соседка зовет Клавдию Петровну к телефону.
– Алло!
– Мама, это я, – в трубке трещит, как будто говорят со стрельбища, – я на вокзале в Мурманске.
– Рома-а, – кричит Клавдия Петровна. – С тобой все в порядке?! Неделю назад мне причудилось, что с тобой что-то случилось!
– Что опять?
– Люстра у нас в комнате упала… Я позвала твоего папу и попросила, чтобы он тебе помог.
– Как позвала? Откуда? Отца похоронили давно.
– А что в том мире люди без ушей?!
– Ладно, мам, перестань. Чушь суеверная. Все в порядке, еду домой. Через два дня буду.
– Почему раньше времени возвращаешься? Точно с тобой все в порядке? Денег заработал?
– Деньги выдадут позже, их Юра получит.
– Рома, Юра жадный. Он не вернет тебе деньги. Останься, дождись получки.
– Мама, не говори ерунды. Юра – мой друг.
Рома нажимает отбой.
Юра получил Ромины деньги, тянул с возвратом, да так их и не вернул. Потом оказалось, что он сделал взнос в кооперативную квартиру. Археологическая экспедиция в Ургенч отменилась.
В конце 1980-х в профкоме Роману предложили две путевки в Туркмению. В Куня-Ургенче после экскурсии дали час свободного времени.
– Куда сходи? – спросила Тамара.
– Давай вернемся к мавзолею Фахраддина Рази, – ответил Роман и прибавил шаг.
– Довольно скучная архитектура. Зачем? Куда ты помчался?!
– Уточнить кое-что. Помнишь, экскурсовод сказала, что Рази – тот философ, кто признавал другие миры?
– Ну и…
– Здание мавзолея как куб, а сверху двенадцатигранный шатер с орнаментом. Помнишь в квартире у мамы стол в центре комнаты и люстра над ним? – Роман бежал вперед.
– Помню, старомодная такая. Чего несемся-то? Что уточнить? – Тамара еле успевала за мужем.
– Так это один в один по форме мавзолей Рази. Ты веришь в случайные совпадения, в знаки?
Тамара не могла ответить, дыхание сбилось. Песок под ногами тормозил бег. Роман пристально вглядывался в мавзолей.
– Какой знак? О чем? Почему надо нестись по пустыне, нельзя спокойно дойти?
– Ту люстру папа купил и повесил. У люстры было двенадцать граней. А стол – кубический. Мавзолей – один в один как обстановка в комнате. Мама верила в потусторонние миры и верила, что люстра ей дает знаки. Мы с Юркой хотели приехать сюда, в Ургенч, работать на раскопках. Так и не получилось. И вот я, наконец, здесь. А?
– Ничего не поняла. Что из всего этого?
– Я простил папу, а он меня. Из того мира.
– Это ты серьезно? Бред какой-то! – Тамара с подозрением глянула на мужа. – Как в молодости страдал завиральными идеями, так с ними и прожил.
Роман махнул рукой, озлился, обежал мавзолей несколько раз.
Глава 3. На путь перемен
Когда дорога представляет собой загадку, попробуй шагать наобум. Несись по ветру.
На нашем факультете считалось мечтой получить распределение на кафедру, хорошим вариантом – в Физико-технический институт им. Иоффе, нормальным – в любой другой научно-исследовательский институт. Я же получил распределение в конструкторское бюро (КБ) завода «Арсенал».
Ну, завод так завод! «Арсенал» – оборонное предприятие, а значит, платили выше среднего. Для бюджета молодой семьи хорошо. Утешусь этим. Но именно тогда окончательно улетучилась мечта стать знаменитым, как Эйнштейн.
КБ участвовало в космической программе «Энергия – Буран». Престижная тема. Обидно, похвастаться перед однокашниками из политеха не мог – режим секретности. Я попал в группу расчетчиков на прочность. Там впервые пригодились знания сопромата.
Главное отличие работы от учебы – перестал давить на темя груз невыполненных домашних заданий: есть начальник, он ставит задачу, срок и контролирует выполнение. Сидишь на рабочем месте и некуда деться – выполняешь задачу. И это здорово! А в семнадцать ноль-ноль выходишь через проходную на улицу, и все: голова свободна, никому ничего не должен. Первый год я работал с особым удовольствием: задачи новые, практические – первый «Буран» готовился к запуску в космос. Не расслабишься. Я старался.
Через год я адаптировался, с расчетами справлялся, зарплата устраивала, начальство считало меня «рабочей лошадкой с перспективой», отношение в коллективе сложились. Настроение и самооценка выросли, ощущение лузера ушло. В качестве творческого хобби писал статейки в арсенальскую многотиражку – вспомнил студенческий корреспондентский опыт.
На третий год зазвенел тревожный бубенец под кодовым названием «однообразие»: задачи, решение которых требовало от меня КБ «Арсенал», стали повторяться. Защелкали, как косточки на бухгалтерских счетах, дни, недели, месяцы. Все чаще и звонче. Щелк – уже пятница. Щелк – уже понедельник. От работы повеяло запахом рутины. Расчеты прочности деталей я вел по старинке: с помощью таблиц, формул и настольного калькулятора. Время требовало выходить на новый уровень – через моделирование на ЭВМ в вычислительном центре. И даже этот метод устаревал: в жизнь входили персональные компьютеры. Но «освоить программу» – это напрячь мозг, делать над собой усилие. Внутренней мотивации не хватало, а внешней не было – руководителей моя отдача устраивала. Я не фанател от самого процесса работы и остановился в росте. К концу третьего года инженерной деятельности накатил ужас – неужели все будет так до пенсии?! Все годы будут похожи, как однояйцовые близнецы? Опять настроение покатилось в кювет. И замелькала мысль бежать с технического поприща.