Кто не спрятался (сборник)
Шрифт:
– Не ори.
– Я оглянулся на дверь, и он тоже автоматически посмотрел туда же.
– Нам его подставляют.
– Кто?
– спросил он на три тона ниже, и я увидел, как загорелись его маленькие глазки.
Мне стало окончательно ясно, что если я где и найду понимание, так это здесь. Я рассказал ему все. Все, кроме вкладышей к сберегательным книжкам. Вкладыши были моей наполеоновской гвардией.
Дыскин слушал молча, не перебивая. И я в конце даже засомневался, уловил ли он ход моих рассуждений. Когда я умолк, он пожевал губами и произнес непонятно, глядя куда-то сквозь меня:
– Тише, мыши, кот на крыше...
Я решил не реагировать, а еще немного подождать, не скажет ли он чего-нибудь более определенного. И он сказал:
– Если мы не можем пока найти убийцу Черкизова, давай поищем убийцу кота.
– Какого кота?
– не понял я.
– Рыжего такого котика. Который жил у Байдакова.
– А при чем здесь кот?
Дыскин покачал головой, глядя на меня с сожалением.
– Байдаков был в завязке целый месяц и развязывать не собирался, так? А если ты прав и его планомерно подставляли под мокрое, то надо было заставить его развязать. И не просто развязать - а надраться как зюзя, до беспамятства. Тот, кто все это придумал, должен был хорошо знать Байдакова. Он рассчитал, что, если удавить любимого Витькиного кота, тот наверняка слетит с катушек. И еще он должен был знать, что, когда Витька пьет по-черному, он на утро ни черта не помнит. Так что первым грохнули котика - с него и надо начать.
Ай да Валечка, ай да сукин сын! Все он уловил и даже, кажется, больше того!
Дыскин решительно поднялся и ткнул пальцем в телефонный аппарат:
– Звони своему другу Панькину, проси у него пару лопаток, - почесал в затылке и прибавил: - Много чего у меня в жизни бывало, но эксгумация кота первый раз.
Рыжий был завернут в наволочку. На наволочку налипли комья сырой глины. Дыскин отложил лопату, присел на корточки и принялся разгребать их руками. Вокруг стояли несколько мальчишек, которые показали нам могилу кота, и Панькин, не только лопатами нас снабдивший, но и пожелавший присутствовать при процедуре.
Наконец тело было извлечено, и Дыскин довольно бесцеремонно вытряс его из импровизированного савана. Рыжий умер в борьбе - оскалив зубы и выпустив когти. Вероятно, чтобы поймать, его накрыли рыболовной сетью, в которой он основательно запутался. А потом, уже поверх сети, накинули на шею удавку из толстого двойного провода с хлорвиниловым покрытием, задушив животное с редкостной жестокостью.
– Вот живодеры, - пробормотал Панькин. Дыскин задумчиво потрогал пальцем длинный конец провода, потеребил зачем-то краешек сети и поднял глаза на мальчишек.
– Кто из вас его первый увидел?
– Я, вроде...
– Один из мальчишек, толстый, веснушчатый, сглотнул и переступил с ноги на ногу. На кота он старался не смотреть.
– Где он висел?
– продолжал расспрашивать Дыскин.
– Там...
– парень махнул в сторону выхода из двора.
– На дереве, прямо над дорожкой.
– Во сколько это было?
– Ну... часов в десять. За хлебом меня послали.
– Значит, в воскресенье в десять утра?
– уточнил я.
– Угу, - подтвердил мальчишка и снова переступил ногами. Похоже, больше всего на свете он хотел поскорее отсюда удрать.
Судя по всему, Дыскин был прав. Кота не просто убили. Его еще и повесили на ветку в самом людном месте, где он был бы обязательно обнаружен. Причем повесили достаточно высоко, чтобы первый же доброхот не сумел снять его с легкостью. Снял Рыжего сам Байдаков. Похоронил и отправился справлять поминки по нему к гастроному - все, как оно и было кем-то задумано.
Дыскин встал, отряхнул землю с колен и ладоней, сказал парням:
– Сгоняйте, ребята, к молочной, принесите картонную коробку. Покрепче.
Мальчишек сдуло ветром. А я спросил удивленно:
– Ты чего хочешь?
– Пока возьмем его с собой.
– Дыскин бросил быстрый косой взгляд на Панькина и коротко отрезал: - Пригодится.
Через полчаса мы стояли на последнем этаже мрачного пятиэтажного дома из бурого кирпича - их тоже строили после войны пленные немцы. Перед нами была высокая дверь, обитая дерматином, из-под которого там и сям лезла серая от времени вата. В левой руке Дыскин держал под мышкой картонную коробку, правой нажимал на звонок. Дверь не открывалась. Тогда он, оставив церемонии, принялся колотить в нее ногой.
– Да слышу, слышу, - донесся до нас далекий недовольный голос. Замок цокнул, и перед нами возникла удивительно неприятная на вид личность. Маленький, меньше Дыскина, тщедушный человечек, над узкими плечами которого на тонкой шее держалась голова ископаемого ящера. Сплошная челюсть, а плоский нос, крошечные глазки и мохнатые ушки - все в придачу к ней.
Увидев Дыскина, ящер коротко моргнул и попытался захлопнуть перед нами дверь, но не на того напал. Валя уже шагнул вперед, за порог, напирая сразу грудью и коробкой. Я держался вплотную за ним.
– Ты что же, Сипягин, не рад гостям?
– громко спросил Дыскин, и я догадался, что хозяин, видимо, глуховат.
– Рад, рад, - пробормотал Сипягин, отодвигаясь.
– Тебе попробуй не обрадуйся.
Он ухмыльнулся, и я увидел, что челюсть у него сплошь стальная.
Мы прошли в комнату, и я с интересом огляделся в ней. Здесь повсюду лежали и висели ковры: на полу, на стенах, на диване. Два полированных серванта были плотно забиты разнообразным хрусталем и удивительно безвкусным фарфором какие-то слоны, футболисты и медведи с баянами. Я глянул на потолок - он оказался без ковра, но зато с хрустальной люстрой. Воздух был затхлый, пахло пылью.
Дыскин тоже огляделся и сказал, почти проорал:
– Все копишь добро? А кому достанется?
– Не тебе, - буркнул карлик, буравя нас настороженными глазками.
Сев без приглашения на стул, Дыскин спросил:
– Знаешь, зачем пришли?
Сипягин поджал губы.
– И знать не хочу.
– Хочешь!
– крикнул Дыскин.
– Еще как хочешь! А мы тебе не скажем! Ну-ка, угадай, что у нас в ящике?
Но Сипягин демонстративно отвернулся.
– Ладно, - смилостивился Дыскин.
– Открой, посмотри.