Кто следующий? Девятая директива
Шрифт:
Лейтенант снял трубку телефона.
— Вы уже получили досье на мертвую девушку?
23:35, восточное стандартное время.
Алвин стоял между двойными рамами окна, наблюдая за улицей. На подоконнике лежал полудюймовый слой пыли, а наружные оконные стекла были перечеркнуты белой краской в виде буквы X.Ему была видна набережная, где под уличным фонарем, в пятнах рассеянного света стояли Линк и Дарлин, подчеркнуто черные и худые, выглядевшие слишком непринужденно для часовых.
Бомбы лежали в ряд на столе, и Стурка сосредоточенно работал над ними. Пять
Алвин снова выглянул из окна. Воздух дышал сыростью, но дождь прекратился. Ветер бросал белую пену выхлопов проезжавших машин. Несколько негров шли по улице, и Алвин вгляделся в их лица. Возможно, завтрашний день совсем не изменит их жизнь. Но стоит попытаться.
Стурка сгорбился над длинным обеденным столом. Никто не говорил: это была тишина дисциплины и напряжения.
Со стен комнаты отвалилась штукатурка, в щели между разбитыми половицами забилась грязь. Марио прикрепил на двери фото Мао, а под ним один из его лозунгов: «Да здравствует победа в народной войне!» Чемоданы калифорнийцев были аккуратно сложены около стола, и Пегги использовала один из них как сиденье, дымя «Мальборо» и наблюдая, как Стурка мастерит бомбы. На столе стояла мощная лампа на гибком стержне, включенная через удлинитель, которую Стурка перемещал от механизма к механизму по мере работы над ними. Груда скомканных рюкзаков на полу, россыпь пепла и грязных пустых пенопластовых чашек создавали тяжелое ощущение заброшенности. Его усиливали белые кресты на окнах — массив был предназначен под снос.
Все было разложено с профессиональной аккуратностью, как для выставки, — пять чемоданов и портфелей с вынутым содержимым: желатинообразная пластиковая взрывчатка, проволока, батареи, детонаторы и секундомер.
Пегги беспокойно ходила по комнате. Она подошла к окну и посмотрела на Линка и Дарлин, стоящих на кромке тротуара, затем тронула Алвина за рукав.
— Ты не в духе, Алви?
— Нет, почему?
— Ты выглядишь напряженным.
— Что ж, это тяжелое дело.
— Не такие уж они провинциалы, чтобы им нельзя было доверить эту операцию.
— Я не это хотел сказать.
Они говорили тихо, но голова Стурки поднялась, и тяжелый взгляд уперся в Алвина. Он дернул плечом в сторону комнаты, и Пегги вернулась к своему чемодану и опять закурила «Мальборо». Пегги была отчаянная и крепкая девчонка, Алвину она нравилась. Три года назад в Чикаго она участвовала в антивоенной демонстрации — просто стояла, без плаката, не делая ничего, но полицейские ворвались в толпу, и один фараон тащил Пегги за ноги по лестнице так, что ее голова подпрыгивала на ступеньках; они впихнули ее в фургон и затем приволокли в полицейский участок, называя это «сопротивлением властям». Теперь ей было двадцать три. Преданная, ничем не связанная. И еще одно: она была дипломированной медсестрой. Стурка окружал себя только профессионалами.
Алвин приехал из Нью-Йорка в понедельник ночью вместе со Стуркой, Пегги с четырьмя другими после личной встречи Стурки с Раулем Ривой. Те пятеро, которые вызвались нести бомбы, приехали в Вашингтон в четверг с Западного побережья; Алвин не видел никого из них раньше, они держались отчужденно, так что он до сих пор не знал о них ничего, кроме их имен и лиц. Стурка и Рива всегда работали так. Чем меньше ты знаешь, тем меньше неприятностей ты сможешь причинить.
Пятеро добровольцев, двое мужчин и три женщины пили кофе. Мужчины были достаточно хорошо одеты, коротко подстрижены и чисто выбриты; женщины по виду принадлежали к среднему классу: девушка в шерстяном платье с длинными рукавами; другая, полная, в свитере и юбке и маленькая черная женщина в твидовом костюме. Они мало походили на террористов и заподозрить их в чем-либо было трудно. Маленькая черная женщина была средних лет. Она потеряла двоих сыновей в Индокитае, какое-то время преподавала в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, но из-за ее революционной деятельности с ней разорвали контракт. У нее был третий сын где-то в Канаде и четвертый среди «Пантер» в Нью-Йорке.
Добровольцев завербовал Сезар. Он уехал на побережье и слонялся среди экстремистски настроенных радикальных групп, пока не нашел людей, которые подходили для целей Ривы. Сезар умел убеждать. Именно Сезар втянул Алвина в группу. «Революции делаются профессионалами, а не школьниками. Подумай, ты участвовал в придурковатых протестах, демонстрациях, которые ничего не значат. У безумцев нет цели, они бьют вслепую. Корби, у тебя есть военный опыт, ты профессионал, ты должен вступить в организацию, которая знает, как все это применить».
Группа не имела названия, даже сокращенного, из начальных букв; Стурка работал под фальшивым именем — он был Страттеном для каждого, кому не вполне доверял, а он не доверял почти никому.
Где-то в отдалении от них работал Рауль Рива, не показываясь при этом на глаза, — он участвовал в операции Стурки, но не являлся членом этой группы. Возможно, Рива имел свою группу; Алвин не был уверен — он видел кубинца только раз, на некотором расстоянии. Это была ячейка с хорошо отлаженными связями, которые не обсуждались. Рива каким-то образом существовал на периферии — старый боевой друг Стурки, держащийся в тени.
Стурка редко говорил с кем-нибудь из них, он не любил болтать и не был оратором. Занятия по идеологии проводил Сезар. Стурка оставался в стороне от учащиеся групп, он часто отсутствовал, когда под руководством Сезара они постигали учения Маринельо, [2] Мао и Че. Сначала Алвин отрицательно относился к безразличию Стурки: революционер должен помнить, почему он борется. Но скоро он убедился, что Стурка ничего не забывает: у него была абсолютная память, и он не нуждался в очередном цикле занятий по философии освободительного движения.
2
Маринельо — Маринельо-и-Видауретта Хуан — кубинский революционер, теоретик партизанской войны.
В отличие от многих народных вождей, Стурка не обладал личным обаянием, никогда не пытался разжечь огонь ненависти. Он не культивировал в себе какие-либо бросающиеся в глаза манеры или привычные движения и не проявлял интереса ктому, какое впечатление он может произвести. Алвин ни разу не слышал от него сетований на несправедливые притеснения правительства. Авторитет Стурки держался на его компетентности: он знал, что следует делать, и то, как это сделать.
Стурке можно было дать от сорока до пятидесяти лет, и он выглядел не таким высоким, каким был на самом деле, из-за привычки сутулиться. Казалось, что у него больная грудь. Его костистое лицо с выступающими скулами было изрыто рубцами от старых ран. Смуглый, как кавказец, он имел прямые черные волосы и легкий иностранный акцент, происхождение которого Алвин никак не мог понять. Как рассказывал Сезар, который знал его дольше всех, Стурка сражался вместе с Че и палестинскими партизанами, в Биафре и Гайане и, пятнадцать лет назад в алжирских войнах. Судя по некоторым фактам, которые Стурка не счел нужным скрывать, Алвин составил впечатление, что тот приобрел профессиональные навыки наемника в Конго и Индокитае.