Кто следующий? Девятая директива
Шрифт:
Дверь открылась, и голая Бев прошла через комнату, села в кресло, закурила сигарету и выпустила дым на спичку. Она не смотрела на него, ее веки были опущены.
— Святой Боже, — сказал Лайм.
— Да, сэр, это было проделано с дикой жестокостью.
— Где это случилось, лейтенант?
— В переулке у Юклида. Около Четырнадцатой улицы.
— Во сколько?
— Около шести часов назад.
— Что вам удалось найти?
— Боюсь, почти ничего. Ни сумочки, никаких видимых улик, за исключением самого тела. Никаких признаков сексуального насилия.
— Есть вероятность того, что ее убили в другом месте и бросили там?
— Вряд ли. Слишком много крови в переулке.
Бев поднялась и плюхнулась на кровать. Она протянула ему раскуренную сигарету, пепельницу и вернулась в кресло. Лайм судорожно затянулся. Задохнулся, закашлялся, оправился и сказал:
— Я вам нужен для опознания? Насколько я помню, у нее нет ближайших родственников.
— Мистер Хилл опознал ее. В этом нет необходимости. Но если вы можете дать нам ключ к расследованию, например, если бы я знал, над чем она работала…
Лайм оборвал его:
— У нее было секретное задание — я не могу рассказать вам о нем. Но если мы натолкнемся на улики, которые могут помочь расследованию, я доведу это до вашего сведения.
— Конечно, я согласен. — В голосе не было досады: лейтенант знал ответ еще до того, как он задал вопрос. Но ему надо было соблюсти формальности. Каждый должен соблюдать формальности, подумал Лайм.
— Передайте Шеду Хиллу, я приеду, как только оденусь.
— Хорошо, сэр. До свидания.
Лайм перекатился набок, чтобы положить трубку. В комнату проникал слабый свет, идущий от открытой двери ванной. Он подумал о мертвой девушке и попытался вспомнить ее живую; скомкал сигарету и спрыгнул с кровати. Бев сказала:
— Не знаю, как у того парня, но твои реплики были прямо как повторный показ «Сети для ловли птиц».
— Убили человека.
— Я уловила. — Ее мягкое контральто стало еще глубже из-за ночного времени и сигареты. — Кого-нибудь из тех, кого я знаю? Знала?
— Нет.
— Теперь ты мужествен и молчалив.
— Только молчалив, — сказал он и натянул трусы. Затем сел, чтобы надеть носки.
Она опять забралась в постель и набросила на себя простыню и одеяло.
— Забавно. Нет двух мужчин, которые одевались бы в одинаковом порядке. Мой бывший мужик имел обыкновение начинать сверху вниз. Майка, рубашка, галстук, и только затем трусы, брюки, носки и ботинки. А еще я знала одного парня, который отказался от покупки облегающих брюк, потому что он сначала надевал ботинки, и они не пролезали в штанины.
— Неужели это правда? — Он прошел в ванную и ополоснул лицо холодной водой. Почистил зубы ее зубной щеткой и бросил взгляд на дамскую электрическую бритву, но решил, что побреется в офисе. Зеркало отражало мешки под глазами. «Все-таки, я еще не такой Старый, каким выгляжу». Он испытующе посмотрел в зеркало. Перед ним стоял большой, сонный блондин в духе Висконсина Свида, перешедшего перевал и немного потрепанного по такому случаю. Легкий намек на брюшко и неприятная белизна груди и рук. Нужно съездить на пару недель на Виргинские острова.
Он прополоскал рот, вышел из ванной и натянул рубашку. Бев выглядела так, как будто она уже заснула, но тут ее глаза медленно открылись.
— Я думала, ты предпочитаешь быть рыцарем плаща, а не кинжала.
— Так оно и есть. Вся моя деятельность состоит в перекладывании бумажек.
— Понятно. Ты посылаешь девушек, чтобы их убивали вместо тебя.
Он подтянул брюки и добрался до галстука. Бев села, состроив гримаску. Ее красивые большие груди лежали слегка несимметрично.
— Я думаю, тебе лучше немного позавтракать. Не стоит рисоваться перед трупами на пустой желудок.
— Я могу обойтись тостами и кофе.
Она не была высокого роста, но выглядела высокой: отлично сложенная девчонка с длинными ногами, крепкими крутыми бедрами и с изрядной долей лукавства на лице. Рыжевато-коричневая, веселая, всегда в хорошем расположении духа.
Она была женщиной, которую он любил бы, если бы мог любить. Она прошла на кухню, на ходу подпоясывая махровый халат. Ей хотелось быть полезной ему, ее всегда отличала эта черта — стараться быть полезной: она была дочерью вдовца.
Он надел свой ворсистый коричневый жакет и легкие кожаные туфли и последовал за ней на кухню. Поцеловал в затылок: «Спасибо».
10:35, стандартное европейское время.
Раздался стук в дверь, и Клиффорд Фэрли оторвался от газеты. Глазам потребовалось некоторое время, чтобы сосредоточиться на комнате — как будто он забыл, где находится. Гостиную отличало утонченное изящество, присущее концу XIX века. Мебель в стиле королевы Анны, Сезанн, стол работы Буля, широкое пространство персидского ковра, расстилавшегося до тяжелых двойных дверей. Это была квартира, в которую только что избранный президентом Фэрли допускал немногих репортеров, так как он понимал, что большинство журналистов не жалует любого политика, который, оказывается, знает, в каком веке сделана окружающая его мебель.
Стук повторился. Фэрли проковылял к двери. Он принадлежал к тем людям, которые сами открывают собственные двери.
Это был Лайом МакНили, его правая рука, стройный, в костюме от Данхилла. Стоявший за ним в прихожей человек из Секретной службы поднял глаза, кивнул и отвел взгляд. Войдя в комнату, МакНили захлопнул за собой дверь.
— Доброе утро, господин президент.
— Пока еще не совсем президент.
— Я тренируюсь.
Вместе с МакНили в комнату проник запах дорогого одеколона. Клиффорд Фэрли расположился на диване времен королевы Анны и показал ему рукой на кресло. МакНили сжался, как будто в нем не было костей, и сильно откинулся на спинку, скрестив длинные, как у кузнечика, ноги.