Кто стреляет последним
Шрифт:
— Что-то случилось? — спросил Вадим, сразу почуяв неладное.
— Даже не знаю, как тебе и сказать. Может, случилось. Может, нет. Только я решил тебе позвонить.
— Ну-ну! — поторопил Вадим.
— Понимаешь, встретил я сегодня почтальоншу. Спросила про тебя. Я сказал: уехал куда-то. А она говорит: ему телеграмма. Тебе то есть. Ладно, говорит, брошу в почтовый ящик. Ну, телеграмма и телеграмма. Я как-то сразу не дотумкал. А потом схватился: что за телеграмма? Вернулся домой, заглянул в твой почтовый ящик — никакой телеграммы там не было.
Вадим
Вот и произошло.
— Дальше! — попросил он.
— Ну, я пошел на почту, заставил найти копию, — продолжал Петрович. — От твоей Риты была телеграмма. Дорогой Вадим, здесь, мол, нам очень хорошо, только по вечерам холодно, привези для Аленки свитер и какую-то там кофту. И подпись: твоя Рита.
— И все?
— И все, — подтвердил Петрович. — Оно бы и ничего, но там стояло, откуда телеграмма: Калязин, почтовое отделение Выселки.
— Когда это было? Телеграмму — когда принесли?
— Да с час назад… Думаешь — беда?
— Может быть…
Вадим бросил трубку и выбежал из дома. «Запорожец» завелся с пол-оборота. Вадим выбрался на Алтуфьевское шоссе и устремился к кольцевой.
Он сказал Петровичу: может быть. Но знал это уже наверняка.
Да, это была беда.
«Дорогой Вадим! Твоя Рита! Чертова идиотка! — с отчаянием думал он, лавируя между еле ползущими, как казалось ему, машинами. — Свитер! Кофту! Купить не могла, дура набитая!»
Это было не очень-то справедливо: он же ее ни о чем не предупредил. Но Вадим не мог сдержать резкого раздражения.
На кольцевой он включил турбонаддув. «Запорожец» рванулся так, что Вадима вжало в сиденье. На ста тридцати он придержал машину. Для пробы он выжимал на ней и сто шестьдесят, но ни дорога, ни сама машина, хоть и с усиленной подвеской, не были приспособлены для такой скорости.
На форсированном режиме «Запорожец» пил бензин, как лошадь воду. «Нужно заправиться, — понял Вадим. — Потеряю еще минут пятнадцать». Но он потерял гораздо больше. Уже на подъезде к повороту на Ярославское шоссе он воткнулся в плотную пробку и пришлось ползти, переключаясь с первой передачи на вторую, а то и вовсе останавливаясь. И когда, заправившись, он выскочил на Ярославку, разрыв между ним и людьми Марата был уже не меньше двух с половиной часов.
Вадим прикинул: если они выехали тотчас же, как только взяли телеграмму из его почтового ящика, — а в этом Вадим не сомневался, — значит, уже подъезжают к Калязину. А ему до Калязина было 180 километров. Даже если они потеряют какое-то время, расспрашивая, где эти Выселки, а потом разыскивая деревню, в которой Вадим поселил своих, опередить их наверняка не удастся, как бы он ни гнал свой «запор».
Сколько времени у них на это уйдет? Почтовое отделение Выселки. Скорее всего, это где-то очень недалеко от Жабни, километрах в трех, не больше. В самой деревне не было магазина, а в Выселках наверняка был, Рита пошла за хлебом или чем-то еще, по пути увидела почтовое отделение и решила дать телеграмму.
Не свитер для Аленки ей был, конечно, нужен. И не кофта. Телеграмма была — как протянутая для сближения рука. Видно, пачка баксов в руках Вадима так потрясла ее воображение, что она потеряла всякое представление о реальности. После семи лет развода — о каком, к черту, сближении могла идти речь!
Сколько деревень обслуживало это почтовое отделение Выселки? Пять? Семь? Десять? Если десять — был небольшой шанс успеть. Деревни там, правда, были маленькие — в один порядок, по два-три десятка домов. И не нужно было обходить все дома: каждый новый человек был на виду, и про дачников из Москвы мог рассказать первый встречный.
Но все-таки шанс был. И Вадим прибавил газу.
Калязинскую колокольню, возвышавшуюся над хмурой от ветра водой, он миновал, лишь мельком взглянув на нее. Минут через двадцать уже был у поворота на глинистый проселок, ведущий к Жабне. Здесь заглушил двигатель и вышел из машины.
На перекрестье асфальтовой дороги и проселка над грязью и кучами навоза торчало несколько длинных приземистых строений животноводческой фермы. Возле крайнего из них на бревне сидели два скотника — один пожилой, второй помоложе — в резиновых сапогах и замызганных донельзя ватниках. Они приканчивали бутылку «Столичной», закусывая жмыхом, позаимствованным из коровьей кормушки.
Вадим по грязи пробрался к ним и вежливо поздоровался.
— И тебе не болеть, — отозвался пожилой и на всякий случай убрал бутылку.
— Не подскажете, где почтовое отделение Выселки?
— Отчего не подсказать? Там вон! — кивнул пожилой в сторону Жабни.
— А много там деревень?
— Много ль? Сейчас скажу. Парашино, Жабня, Мамонтовка, Сергеево…
— Родники, Клячкино, — подсказал молодой.
— Верно. И сами Выселки.
«Семь», — подсчитал Вадим. Уточнил:
— Выселки — на реке?
— Нет, они на отшибе. Деревни — те на Жабне, а Выселки — нет.
«Значит, шесть».
— А не видели случайно — не проезжали здесь машины с московскими номерами — двое «Жигулей»?
Молодой покачал головой:
— Не приметилось.
— Почему, проезжали, — возразил пожилой. — Ты как раз в продмаг на Кольке-трактористе угнал, а я стоял, курил. Они и подъехали. Только не две машины, а три. Два «жигуля» и этот, джип. Синий такой. Видная машина. И тоже, как ты, про Выселки выспрашивали.
— Когда это было?
— Тому часа два, не меньше.
— А много людей было в машинах?
— В «Жигулях» — по двое, а в джипе — один.
— Назад не проезжали?
— Назад — нет, — уверенно ответил пожилой. — Мы уж тут с час отдыхаем, приметили бы.
Вадим вернулся к «Запорожцу».
Шесть деревень — три машины. Проскочили в Выселки, в почтовом отделении узнали про деревни. По две деревни на машину. Два часа. Выше крыши. «Успели, — понял Вадим. — И может быть, уже едут назад».