Кто там стучится в дверь?
Шрифт:
Ашенбах испытывал восторг и какую-то неведомую раньше, клокотавшую в груди приподнятость. Он слушал фюрера, как никогда никого не слушал в жизни, не сводил с него восторженных глаз и с негодованием думал о тех, кто называл Гитлера малограмотным маньяком, кто распространял злонамеренные измышления о том, что на восьмистах страницах рукописи «Майн кампф» он допустил две с лишним тысячи грамматических и синтаксических ошибок, кто утверждал, что все его идеи — такая же цепь сплошных ошибок. Фюрер не может ошибаться. Не может обманывать. Он создан повелевать и вести за собой нацию.
Гитлер стоял на небольшом возвышении. Вокруг горели факелы, и в руке Ашенбаха был факел. Он видел воодушевленные лица, он сам смотрел на себя со стороны и казался себе непобедимым солдатом.
Да, в тот памятный вечер он с особой силой почувствовал свою причастность к делу Гитлера — непобедимый солдат непобедимой армии; это ощущение обостряло чувство собственного достоинства, помогало четко и ясно — без сомнений, колебаний и раздумий — определить свое место в борьбе за новую Германию.
Ашенбах спрашивал себя: сколько понадобится лет, чтобы эту великую причастность ощутил каждый немец? Не много лет. Он верил в это — не много лет.
Современное поколение Германии не то, что поколение минувшее, проигравшее войну тысяча девятьсот четырнадцатого года. Утверждают, что природа «отдыхает» через два поколения на третье, переключается на другие заботы. Создает в семье одно хорошее поколение, совершенствует следующее поколение, а потом говорит себе: «Ну, все в порядке, дело пойдет...» А бывает часто, что в этом третьем колене появляются на свет люди безвольные и хилые. Весь девятнадцатый век был отмечен германским гением — техническим, интеллектуальным, военным. Так, может быть, природа действительно дала себе передышку и только потом опомнилась: что же я такое натворила с этой прекрасной нацией? И решила с удвоенной энергией компенсировать ошибку.
Кто мог бы поверить тогда, восемь лет назад, что Германия так быстро расправится с Польшей, Францией, Бельгией, разобьет англичан и заставит их в страхе ждать кары небесной — германских десантов. Кто мог бы поверить, что германская армия дойдет до Волги... Плавный ход мыслей Юргена Ашенбаха прервался. Воспоминания о Волге и Сталинграде повернули размышления в другое русло. Он не понимал, что произошло и как это могло произойти. Как случилось, что армия, ведомая известнейшим генералом, оказалась в кольце, как случилось, что другая армия не смогла пробиться к ней на помощь? Откуда у русских взялось столько сил и столько вооружения? Но что было — прошло. Сталинград подтянул нацию, Германия посылает на фронт все новые и новые дивизии, новейшие танки — «тигры» и «пантеры», новейшие самолеты. А рейхсфюрер обещает оружие, которого не имеет ни одна другая армия. Русские думают, что время работает на них. Позволяет им создавать новые дивизии за Уральским хребтом, экипировать и вооружать их, помогает пускать на полный ход заводы, эвакуированные в Сибирь из европейской части страны.
Но германцы знают, на кого работает время. И Ашенбах знает тоже.
Он, Юрген Ашенбах, обер-лейтенант в свои двадцать девять лет. Это звание — трамплин к новым воинским чинам, которых он добьется умом, дальновидностью, смелостью. Наконец, тем упорством, которое потребовало изучение русского языка. За четыре года он сделал совсем неплохие успехи. Когда с ним говорят медленно, понимает почти все. И сам в состоянии объясниться... Но все же по-русски лучше говорить с помощью переводчика. Интересно, сколько же лет надо потратить, чтобы научиться свободно владеть этим трудноподдающимся языком?
Он верит в свою звезду. Пока она не обманывала его. Два года назад, 24 июня 1941 года, он был выброшен с небольшим десантом в пятнадцати километрах от Минска. Отряд разбился на три группы и наводил германские самолеты на отступающие части Красной Армии.
Десант действовал профессионально. И когда в нелепо завязавшемся бою погиб командир десанта, командование принял старший по званию лейтенант Юрген Ашенбах. Ему было о чем рапортовать. Он хранил письмо, полученное вскоре после той операции от отца. Были в нем слова, которые нечасто приходилось слышать сыну:
«Горжусь тобой, Юрген, и верю, что ты будешь достоин фамилии, которую носишь».
И еще одно возникло воспоминание. Ему было лет семь, он гулял с матерью по садику, в котором играл духовой оркестр пожарных; их окликнула старая цыганка. Что-то такое было в ее взгляде, заставившее мать Юргена приблизиться к женщине и спросить, что ей нужно.
— Мне ничего не нужно. Мне не надо твоих денег. Я просто хочу посмотреть на твоего ребенка. Знай, он будет большим человеком. Береги его и не наказывай. Сынок, покажи левую руку... Быть тебе военным начальником. Но между двадцатью и тридцатью будет опасность... Хотя ничего страшного, ее избежишь тоже, жить будешь долго. — Цыганка вынула из-за пазухи трубку и принялась раскуривать ее.
Юрген хорошо запомнил и лицо старой цыганки, и ее беззубый рот, и ее трубку, и ее странные разноцветные глаза. Цыганка предупредила о неприятности между двадцатью и тридцатью годами. Та неприятность давно позади, можно бы забыть... Приехав в гости к отцу, военному атташе, он оказался в стесненных обстоятельствах и получил крупную сумму от одной коллекционерши цыганских пластинок за сведения, которые ей передал. Когда протянул руку за деньгами, послышался щелчок фотоаппарата, откуда снимали, он мог только догадываться. В ушах долго стоял этот щелчок.
Всего этого могло не случиться, если бы не был таким жестким, прижимистым и труднодоступным отец. Юрген, сколько помнил себя, боялся отца. Александр Ашенбах держался с сыном строго, готовя его к военной службе с ее лишениями и несправедливостями. Когда Юргену было семь лет, отец выпорол его за то, что он плохо застелил кровать (до этого два раза делались замечания, а он снова застелил плохо). Отец бил ремнем и приговаривал: «Фельдфебель в армии будет тыкать носом. Этого хочешь? Этого хочешь?..»
Юрген всегда боялся отца и не любил его.
Стоп... Хватит! Прочь все неприятные воспоминания! Что говорила цыганка? Кем станет он? Чего добьется? Ведь пока ее предсказания сбывались. Быть может, сегодня... Сегодня он должен быть в хорошей форме — слишком много поставлено на карту.
«Многоуважаемый господин Танненбаум! Завершается второй год нашего сотрудничества, и мне приятно сказать, что Ваши сообщения с Восточного фронта успели привлечь к Вам внимание коллег и читателей: в них есть живые наблюдения, свидетельствующие о Вашем знании русского характера и русских обычаев, описание же возрожденных свадебных обрядов и религиозных праздников помогло читателям расширить представления о жизни народа многоликого, своеобразного, глубоко почитающего старину. Посылаем некоторые письма по поводу Ваших публикаций, которые мы получили от читателей. Быть может, они подскажут Вам новые темы.
Примите сердечный привет и добрые пожелания. Ждем новых Ваших корреспонденции.