Кто-то должен
Шрифт:
Берег двигался совсем рядом, маня просветами брусничных полянок, еловыми шатрами. Но пока примериваешься, мечтаешь, наплывают новые манки, скользят мимо, повторяясь в воде. Параллельно его жизни плыла другая, такая близкая, а он не в ней, он здесь, огороженный железными поручнями…
То и дело за спиной раздавались голоса, взрывы смеха, стучали каблучки. Все отвлекало, мешая сосредоточиться. Эх, люди, люди, если бы вы знали, чем он занят. Крохотным коэффициентом — омегой. Буковкой в формуле. Понять, постигнуть физический смысл. А между прочим,
А рядом суета, кишение, люди проходят мимо и не догадываются, что этот хмурый, одинокий пассажир творит их Будущее, такой незаметный, Благодетель Человечества, скромный Гений, один из тех, чей неоценимый вклад…
Он и посмеивался, и утешался. Мысли его клубились, как пар, что поднимался над светлой водой, оседал на правом берегу, стлался по муравчатой пойме.
Стога, затопленные туманом, всплывали куполами неведомого града.
Над чашей поднимались белые знаки створов.
У шлюпки девушка и паренек, оба в джинсах, в свитерочках, обнимались, прижимаясь так откровенно, что Дробышев отвернулся.
Почему-то все источало укор и грусть — эта парочка, уплывающие стога, красота этой жизни, которая огибала Дробышева, уходила все дальше.
Люди имеют полное право смеяться и не обращать на него внимания. За полтора года исступленной работы он получил жалкие результаты. Конечно, организационный период, неизбежные срывы, то да сё, но и впереди не видно. Когда он дорвется до этой омеги…
«Селянин! — вдруг ударило его. — Не может быть!»
Он вскочил. Скамейка на юте была пуста. У лебедки стоял мальчик, Дробышев подошел, наверное, слишком быстро, потому что мальчик испуганно отпрянул.
— Здравствуй, твоя фамилия Селянин?
— Д-да.
Мальчику было лет десять. Узкие ярко-зеленые глаза его напомнили Клаву. Он попятился к трапу, готовый бежать вниз.
— Видал? — Дробышев вынул пистолет-зажигалку.
— Не настоящий. — Все же он протянул руку, но остановился: к ним подходил отец.
Теперь, зная, что это Селянин, Дробышев еще больше удивился. Не мудрено, что он не узнал его. Перед ним был модно одетый, преуспевающий не то какой-нибудь спортсмен, не то артист. Даже странно было обнаруживать черты прежнего Селянина в этом широкоплечем здоровяке с буйными черными волосами, с движениями сдержанными и весомыми.
— Вы это или не вы? — Дробышев развеселился. — Что с вами? Вы так помолодели.
Селянин довольно улыбнулся и тотчас согнал улыбку, но и без улыбки гладкое бронзово-загорелое лицо его сохраняло то же довольство.
— Пройдет, — сказал он.
Под франтоватым его джемпером чувствовалось тело, играющее мышцами, исчезла сутуловатость, он стал как бы выше ростом, словно распрямился, и все в нем округлилось, подобрело.
Дробышев все еще разглядывал его, потом спохватился, что так и не поздоровался, не протянул руки, и почувствовал, что теперь здороваться уже не следует.
— Вас тоже не узнать… Вы что, болели? Или заработались? — спросил Селянин, впрочем, без интереса. Он хлопнул мальчика по спине: — Леша, давай-ка надень куртку.
Они посмотрели вслед мальчику, как он сбегал по трапу.
— Не ожидал… Курите? — Дробышев щелкнул зажигалкой.
Селянин помотал головой.
— Бросили? — Дробышев прикурил. — Да, сколько лет прошло.
— Года два с лишком.
«Уже два года», — подумал Дробышев. Потом он подумал: «Всего два года». Лучше было об этом не думать.
— Как ваша супруга поживает? — спросил он.
— Лично я считаю, что неплохо. — Селянин засмеялся. Он держался приветливо и безразлично. Приветливость его относилась не к Дробышеву, а к этому прелестному вечеру, красивому небу и убаюкивающему гулу теплохода.
— Это вы давеча отвернулись?
Вопрос получился глуповатым. Дробышев разозлился, ему никак не удавалось найти правильный тон.
— Я думал, вам неприятно будет, — сказал Селянин уклончиво.
Дробышев сплюнул за борт, ему хотелось вести себя небрежно, иронично, выглядеть корифеем, которому не до внешности, который может себе позволить…
— Почему же?.. — вызывающе спросил он и, не давая Селянину ответить, скривился. — До чего же вы чуткий нынче. Когда у вас нужда была, вы не заботились, приятно мне или нет.
— А у вас что, нужда? — поинтересовался Селянин. Руки его были в карманах, ноги расставлены. — Любопытство у вас. Вот что.
Явное его нежелание продолжать разговор поразило Дробышева.
— Конечно, любопытство, — сказал Дробышев как можно простодушнее, потом, осмотрев Селянина, вздохнул: — Впрочем, все ясно.
Но Селянин не спросил, что ему ясно, сладко зевнул, похлопывая себя ладошкой по губам, посмотрел на часы.
— На воде в сон тянет… Чего это вас занесло сюда? — как бы уступая, лениво спросил он.
— По делам. В Кремнегорск.
— Надо же, — протянул Селянин, чему-то усмехаясь.
— А вы? — глядя в сторону, на веселый брусничный закат, спросил Дробышев.
— Мы?.. Мы из отпуска возвращаемся.
— С супругой?
— Да, всем семейством.
— Уж не в Кремнегорск ли?
— Угадали.
— Вы что же, на «Рот-фронте»?
Селянин показал рукой:
— Смотрите, язь играет. Ишь блестит. Голова у него позолоченная. Ох и хитрая рыба. Пойду Лешке покажу. Счастливо вам отдыхать.
Он направился к трапу.
— Ай-я-яй! Это же неучтиво, — протянул Дробышев. — Боитесь вы меня, что ли? Такая долгожданная встреча. Можно сказать, подарок судьбы.