Кто-то выжил
Шрифт:
Во дворе дополнением к уже привычной картине собрались оборванцы. Только теперь они не слонялись и не валялись по-одиночке, а толпились вокруг Носка. Рычали, недовольно бормотали. Вебер вряд ли понимал хотя бы половину их слов, а мне не доставалось и того. Однако он отчётливо понимал и делился со мной знанием – от Носка хотят избавиться.
Агрессивный, жадный, наглый – он сильней других и портит им жизнь. Но из-за его же силы справиться с ним трудно даже сообща. Каждый боялся нападать, потому что перепасть могло именно ему, а новообразовавшаяся общность бомжей окрепла и развилась ещё не настолько, чтоб
Мне было любопытно. Комментарии и подначки зрителей сообщали мне, что и им тоже интересно увидеть развязку. И очень не хотелось, чтобы Вебер просто так сейчас ушёл, не дождавшись. Народ потребовал бы принудить его остаться, или даже вмешаться, а я не мог. И опозориться так было бы слишком.
Пока мне везло, и уходить он не собирался. Наоборот, остановился и прервал разговор с Марком. Носок стоял к нам спиной и делал броски вперёд, заставляя остальных пятиться. Они злились, ненавидели и не могли себя пересилить. Если бы сейчас мне нужно было поставить деньги на победу той или иной стороны, я без сомнений выбрал бы Носка.
– Можешь одолжить на минутку? – вдруг негромко произнёс Вебер.
Я не сразу понял, о чём он просит, но тут же ощутил, как его пальцы сомкнулись на прохладной поверхности приклада. Потянули на себя, не дожидаясь разрешения. И Марк выпустил винтовку из рук.
Вебер не думал о том, что собирается делать, в нём горело лишь одно осознание правильности, и я не представлял, что именно он задумал.
Действительно ли он так хорошо обращался с оружием, или память снова сделала его более быстрым и ловким, сгладила углы? Но выстрел прозвучал сразу, едва Вебер вскинул винтовку.
Носок упал, раскинув по земле руки. На бурой от застарелой грязи одежде кровь было почти не различить. И жижа, в которую окунулось тело, тоже забрала свою долю без следа. Но никто не сомневался в том, что произошло. Бомжи растерянно стояли, видимо решая, радоваться им или бежать во все стороны. Марк ошеломлённо глядел в лицо Вебера. Несколько секунд не поступало сообщений зрителей, потом медленно, точно оттаяли, стали проявляться короткие фразы и смайлы.
Охренеть, огонь, давай всех!
Но Вебер опустил винтовку и передал молчавшему Марку. Тот на автомате забрал оружие. Вряд ли кому-то из нас было жалко наглого ублюдка, но неожиданность произошедшего выбивала из колеи. А ещё – непонимание.
– С меня один патрон, – спокойно сказал Вебер.
Его, кажется, даже не задело содеянное. Если это то, что хотела показать мне Мара, то выбор был, мягко говоря, странноватым. Не то, чтобы я был какой-то особый человеколюб или ценитель бомжей, но в этом поступке не было ни геройства, ни гуманизма, ни ещё чего-нибудь такого, за что проникаешься к человеку уважением.
– Ещё раз спасибо, друг, – Вебер хлопнул Марка по плечу. – Бывай.
И безоружный, он побрёл через заброшенный город без особой надежды, что сможет дойти до цели. Но так было надо.
Глава 10
– Окей, я впечатлён, – написал я Маре сразу, как только решил сделать перерыв.
После ярких впечатлений последних минут размыленные дёрганные пейзажи, плохо закрепившиеся в памяти Вебера, не могли удержать внимание. Нужна была разрядка. Но Мара, как назло, молчала.
Мои подписчики живо обсуждали в сети увиденное, в этот раз не отписался никто. Значит, первая и основная волна схлынула, можно расслабиться. И пока никто не интересовался, почему я не меняю события, быть может, временно приняли новые правила игры.
– Я следила, – пришёл ответ, и сжавшееся внутри напряжение немного отпустило.
Мне не хотелось, чтобы именно сейчас, когда я балансировал на грани принятия её религии, Мара исчезла. Глупо, учитывая, что тишина длилась лишь несколько минут. Я тоже немного помедлил, после чего написал:
– Мне хочется знать больше.
– Я рада, Влад. Давай немного прогуляемся?
– Давай.
Мне как раз не хотелось снова звать её в личку. С близким человеком маленький пятачок среди космического пространства мог бы показаться приятным, дать нужное уединение. С Марой получалось иначе. Неловко, скованно. Некуда было бросить взгляд и нечем заняться. У нас не было общих тем на поболтать, и когда заканчивалась та, ради которой мы встретились, само совместное пребывание теряло смысл. Может, другое место, возможность молча пройтись, другие люди, наконец, сделают всё менее принуждённым.
Но в конечном итоге её выбор меня немало удивил. Мара написала координаты – по первым же цифрам я понял, что это не какое-то общественное место, а зона для симуляций. Я не мог проверить, что именно там будет, но переживать по этому поводу не стал. Это общая зона, технически безопасная. Обычная песочница. И вряд ли Мара могла придумать легальный контент, который мог бы угрожать моей психике. Только не после стольких десятилетий в лайферах.
Меня перенесло в голубовато-белый коридор. Чистые идеально гладкие панели на стенах, тонкие трубочки ламп под потолком, блестящий светлый пол. Напротив скамеек, отделанных белой кожей, висели голопанели. По обеим сторонам коридора – закрытые двери. Больница? Слишком уж странный выбор даже для Мары. Но я узнавал эту обстановку из своей ещё реальной жизни. Открылась дверь палаты, внутри – подключённые к приборам люди на койках. Из-за угла вышла медсестра в жемчужном комбинезоне, перед ней катилась коляска с пациентом.
– Когда ты умер? – спросила Мара, о присутствии которой я успел забыть.
– Что?
– Хочу знать, когда ты умер, Влад. До запрета переноса?
– Нет, я ещё застал и закон новый, и демонстрации против, – обычно стертая память о смерти затуманивала и события незадолго до, но этот период я помнил отчётливо. – А что?
– Тогда понятно, почему не встречаю в тебе энтузиазма, – Мара неспешно шла по коридору рядом со мной. Никто не препятствовал тому, что мы тут разгуливали, будто бы даже вовсе не замечали. – Знаешь, для многих жителей виртуала их нынешнее положение кажется естественным. Да, если заставить их немного подумать, как тебя в нашем разговоре, они понимают, что действительно было время, когда перенос запрещали, когда их нынешняя жизнь была под вопросом. Но здесь и сейчас всё благополучно, поэтому проблемы прошлого кажутся далёкими и не имеющими особого значения.
Конец ознакомительного фрагмента.