Кто ты, моя королева
Шрифт:
— Да. Продолжение “Вернуться и спасти”. Я прочитал первую книгу и узнал, что есть продолжение. И про автора кое-что узнал. Вы ведь интересовались.
Ух-ты. Про автора любопытненько. Настолько, что я едва могу усидеть на месте.
— Правда? Какой ты молодец! Я как раз вчера начала читать эту историю и у меня такая теория появилась! Ты себе даже не представляешь! — делюсь я с мальчиком, с удовольствием наблюдая, как загораются интересом его глаза. — Вот этот мир, в который попал Патрэк, он поразительно похож на мой родной, тот из которого я пришла. Вот я и подумала, что, возможно, написал эту книгу кто-то такой же. Пришелец из другого мира. Представляешь? Может я не одна такая? Может эти перемещения случаются с разными людьми…
Увечённо рассказывая, я не сразу замечаю, как замыкается в себе Тай. Сначала
— Тай… Что случилось? — спрашиваю очень осторожно, не понимая, чем его обидела.
— Вынужден вас разочаровать. Автор этой книги умерла девятнадцать лет назад, будучи весьма пожилой. Так что ничем помочь вам она не сможет. — он смотрит на книгу в своих руках. И я тоже смотрю, но на пальцы, сжатые до белых костяшек.
— Помочь? В чём ты думаешь, она должна мне помочь? — на краю сознания начинают плескаться смутные догадки, но видимо сегодня я слишком заторможена, чтобы нормально соображать.
— В возвращении в родной мир. — оглушает меня ответом принц, поднимая полные злых слёз глаза. И поднимается, чтобы уйти.
Я теряю несколько драгоценных секунд, просто потому что, до меня не сразу доходит. Он думает, я вернуться хочу? Бросить его? Этих мгновений ему хватает, чтобы выйти из-за стола, и направиться к двери.
— Стой, Тай! Остановись немедленно! — вскакиваю я, как ошпаренная, бросаясь вслед за ним, путаясь в пышных юбках.
Настигаю мальчишку на полпути к двери и, хватая за плечи, резко разворачиваю. После чего, прижимаю его к себе, обнимаю так крепко, как только могу, не обращая внимания на удивлённое сопение.
— Ты что удумал, глупый? Какое возвращение? — задыхаясь, спрашиваю у тёмной макушки.
— А зачем вам тогда эта попаданка? И другие? Зачем? — внезапно всхлипывает принц. Сильный, умный, замечательный… ребёнок. Его голос звенит болью и отчаянием. — Я думал, вам тут понравилось. Думал, что я вам нравлюсь. Глупый, правда? Я родной матери не нужен был, так зачем вам сдался? Отпустите, Нэлли. — он предпринимает попытку вырваться, но я не отступаю. Мальчик явно контролирует силу, уверена что не удержала бы, захоти он освободиться из моих объятий по-настоящему. Несмотря на гордость, он всё-таки всем сердцем желает, чтобы его не отпускали.
— Тай. Я не собираюсь уходить от тебя. Не хочу, слышишь. От тебя ни за что на свете. — бормочу, зарываясь лицом в смоляные пряди, не сдерживая собственных слёз. — Ты самое лучшее, что случилось со мной в этом мире, я полюбила тебя всем сердцем с первых дней. Полюбила, как родного сына. И если я нужна тебе, то всегда буду рядом. Потому, что ты нужен мне. Нужен! Очень! Слышишь?
— Правда? — спрашивает, замерев, затаив дыхание. — Вы меня… любите? За что?
Боже, как больно слышать такие слова от ребёнка! Как объяснить ему, что любят не за что-то? Что любят иногда даже вопреки, как он любил свою психически искалеченную мать. А родительская любовь к своему ребёнку — это то, что должно быть безусловным и непреложным. Как? Как донести, что моё сердце прикипело к нему ещё в тот миг, когда первым осознанным движением в этом мире ухватилась за его руку, чтобы удержать рядом?
— Люблю, просто потому что люблю. Не за что-то. А просто потому что ты — это ты. Пойдём, сядем, Тай. Нам нужно поговорить. Я хочу тебе кое-что рассказать о себе. — отстраняюсь, но не отпускаю, и ухватив за руку, тяну за собой, всё еще опасаясь, что он уйдёт.
Мальчик смотрит на меня недоверчиво, но всё-таки послушно шагает следом, возвращаясь к диванчикам. Надо сказать, как раз вовремя. Стоит нам сделать пару шагов, как дверь открывается, впуская камеристку с подносом. Тай тут же освобождает свою руку, а я смотрю умоляюще, произнося одними губами: “Не уходи!”. Принц едва заметно кивает головой, позволяя мне расслабиться. Мы ждём, пока Клодия всё расставит, молча. Он отворачивается и делает вид, что рассматривает что-то на каминной полке, а я беру в руки злополучную книгу, вбившую между нами клин, или вскрыв нарыв, тут уж как посмотреть. Как только камеристка заканчивает, я прошу её удалиться и передать охране, чтобы никого ко мне не пускали,
— Что вы хотели мне рассказать? — спрашивает Тай, как только мы остаёмся одни.
— Прежде всего, что я никогда не вернусь в мой мир. Там я умерла. Моего тела больше нет. Мне некуда возвращаться.
— Только поэтому? — он по-прежнему стоит спиной ко мне и я вижу, как сжимаются его кулаки.
— Нет. Не только. — я подхожу ближе, но не касаюсь, лишь посылаю ему всю любовь и нежность, что накопились в душе. — В этом мире живёт один мальчик. Умный, благородный, замечательный, самый лучший, какого только можно представить. Моё сердце сжимается от радости, восхищения и любви каждый раз, когда я его вижу, но мне страшно, что ему не нужна эта любовь, что я не нужна. Мне страшно, что потеряв свою мать, он не захочет принять меня в её теле. Поэтому я и не позволяю себе поддаваться своим желаниям и порывам, надеясь, что время и мои искренние чувства отогреют и исцелят юного принца, доказав ему, что он достоин самого лучшего. Боясь оттолкнуть, я не навязываю ему себя, хотя так хочется иногда просто подойти и обнять. Без причины. Просто обнять. Даже если бы был способ вернуться, я бы не смогла. Я не смогу от тебя уйти, Тай. Разве что ты сам захочешь.
— Почему? — разворачивается мальчик, и хмуро смотрит на меня.
— Что почему, Тай?
— Почему вам страшно? — сразу же находит ключевое слово мой маленький смышлёный принц.
— Потому, что это очень больно, когда тебя отталкивают, когда от тебя и твоей любви отказываются. Когда тебя не любят настолько, что даже видеть не хотят и делают вид, что не узнали. — признаюсь я, чувствуя, как снова подступают слёзы. Давняя, казалось бы забытая, сцена с детства снова всплывает в памяти, понукаемая расшатанными нервами и тяжёлым разговором.
— Кто так поступил с вами? Мама? — во взгляде Тая плещется удивление и ещё много чего. Но больше всего нетерпеливого — желание узнать, что я действительно пережила что-то подобное. Да-да, малыш. Я знаю, насколько легче бывает, если понимаешь, что не ты один такой, что это не твоя вина, а просто так случается. Просто люди бывают такие. Моя история далеко не так ужасна, как твоя, я не люблю её вспоминать, но если она хотя бы чуть-чуть сделает тебе легче, то я готова душу наизнанку вывернуть.
— Нет. Не мама. — улыбаюсь грустно. — Мне в отличие от тебя не повезло с отцом. Первые шесть лет своей жизни я была любимой папиной дочкой. Меня баловали, целовали, тискали. А потом однажды папа пришёл домой вечером и заявил, что уходит от нас к другой семье. Что любит другую женщину, которая ждёт от него сына. Родители тогда закрылись в спальне и долго ругались, а я стояла у двери и всё слышала. Очень много плохого слышала. Мама плакала, пыталась удержать его мной, а он отмахнулся так, словно я ничего для него не значила, словно он наигрался дочкой, а теперь желает сына, а мама ему родить его не может из-за проблем со здоровьем. Тем вечером он ушёл. Я ещё долго надеялась, что папочка вернётся, но он и думать про нас забыл. Мы с мамой остались одни. Она была молода и красива, но не стала искать себе другого мужчину, боясь, что он не примет меня. Я слышала, как она делилась своими переживаниями с подругой. Сейчас я уже понимаю, что она боялась, что мне снова сделают больно. А тогда подумала, что со мной что-то не так, что я уродец какой-то, никому не нужный. Чувствовала себя виноватой в том, что она одна. А однажды случайно встретила отца. Он гулял со своей новой семьёй в парке. Я так обрадовалась, закричала: “Папа! Папа!”, бросилась к нему, а он отвернулся и притворился, будто не знает меня, будто это не к нему я обращаюсь. Мне тогда показалось, будто меня ударили изо всей силы. Я стояла, задыхаясь, глотая слёзы, и смотрела, как они уходят. С тех пор я замкнулась в себе. Больше не ждала. И искренне верила, что сама виновата, что была настолько плохой дочерью, что не заслужила даже такой малости, как взгляд родного отца. — делюсь я своими детскими травмами, которые до сих пор вытравливаю из сознания, а они, словно репьи, цепляются за душу, возвращаясь и больно кусая. Воспоминания из прошлого заставляют и сегодняшнее видеть в другом ключе. Видимо, это моя вечная карма слышать то, что не для моих ушей предназначено. Каков шанс, что я опять всё не так поняла? Но разговор сейчас не о том. — Как думаешь, я была права тогда? Действительно причина была во мне?