Кто убил Влада Листьева?...
Шрифт:
— …я по его лицу поняла, по его глазам, что никакого предварительного разговора не будет. «Но как же это так, — подумала я, — надо же подготовиться как-то, узнать, что он будет спрашивать». А когда сели за пять минут до начала программы, он стал мне рассказывать, глядя мне в глаза своим добрым, нежным, ласковым взглядом, о том — ха! — когда он был трехлетним мальчиком, он садился в самолет и этот самолет показался ему таким огромным, таким гигантским… Он так долго это рассказывал — и вдруг: «Сегодня у нас в передаче…» Это было удивительно, но я уже настолько была свободна и могла абсолютно с ним по-родственному общаться. В этом его уникальный талант — понимать чем дышит и что такое его собеседник, уметь расположить любого человека. У меня настроение было какое-то не то, чтобы прийти
Я думаю, очень мало есть людей таких как он. Он — есть пример. А без примера в нашей жизни нельзя, он как планка, которая указывает, что надо выше, выше, выше… У него потолка не было, не ощущалось этого потолка. Я думаю, что будет масса необыкновенных слов о нем, но главный вопрос: что делать? — извечный вопрос: что делать?
Я не знаю, если это есть демократия, о которой мы мечтали, во всяком случае люди моего поколения мечтали, я мечтала о свободе, я мечтала об этом, если это и есть демократия, то грош ей цена, будь она неладна, будь она проклята — если она не может защитить себя и защитить тот золотой фонд — человеческий, талантливый — те крупицы уникальных людей. И это ужасно, это ужасно! Вы меня простите, быть может скажу такую вольность, но… но я бы с удовольствием вступила бы в любое ополчение — мне абсолютно терять, кроме своих цепей. нечего. Я готова отдать все. чтобы такие люди как он. за которыми будущее, за которыми завтра, чтобы они оставались!
Пока Людмила Гурченко произносит свою сбивчивую. эмоциональную речь, камера постоянно плывет по залу, выхватывая своим объективом лица известных каждому людей: Александр Абдулов, Иосиф Кобзон, Махмуд Эсамбаев, Святослав Федоров, Михаил Горбачев…
Сергей Доренко:
— Спасибо. Вы не думаете, что возможен такой исход, когда много людей скажет: не высовывайся! — вот высунулся — получил. И потом: хорошо бы, чтобы кто-то правил один — одна банда, которую мы назовем Политбюро или назовем ее X — и вот тогда мы точно будем знать свое взаимоотношение с этой бандой и нам будет просто. Завтра они нас возьмут за это, а не переступайте черту — не возьмут. А теперь, когда хаос и много банд, и не поймешь разлад среди них — и конечно, это сложно — в ответ на убийство Влада может раздастся требование: введите одну банду, введите жесткую власть, мы согласны ходить строем! Мы согласны, если это нужно, чтобы нас не убивали. Ходить строем все и читать речитативом, декламировать. Я думаю, это есть внутри каждого и во мне тоже.
Я хотел обратиться к одному из гостей Влада Листьева, к Михаилу Сергеевичу Горбачеву:
Вы тоже приходили… Он вам досаждал, наверное, своими передачами во время перестройки. Он был острый. И потом когда вы приходили к нему уже сейчас — приходили, наверное, не только как политик, который стремится, совершенно естественно, к эфиру, но и к личности. Что это была за личность? Разделяете ли вы опасения и надежды Людмилы Гурченко в плане ополчения?
Михаил Сергеевич Горбачев:
— Да… Но прежде всего, я думаю, что мы все собрались здесь — это очень важно. Вот, если бы мы не собрались здесь… Я повторюсь: очень важно, что мы все собрались здесь в этот вечер, прежде всего, чтобы разделить горе, которое легло на семью, горе, которое легло на останкинцев, на коллег Влада Листьева, как привыкли его называть, и горе, которое касается всех нас.
Уже не вернешь жизнь и не хочется верить, что его уже нет. Я вспоминаю… действительно, это очень живой человек, легкий человек и в то же время интересный, содержательный. Я не удивился, когда он, меняя свое амплуа, вдруг появился в роли организатора нашего Общественного телевидения. Это все было нормально, естественно.
Поэтому, первое для чего мы все собрались — это, чтобы разделить горе и сказать всем — родным и близким, и самим — слова, которые бы и утешали, но и зародили бы какую-то надежду.
А теперь я включаюсь в разговор.
Вы извините, Людмила, я вас не знаю, хотя, знаю очень хорошо все ваши роли, которые вы сыграли, и даже то, что написали — прочитал, и мы даже земляки с вами, Людмила Марковна. У меня такой же вопрос — хоть, мы из разных сфер нашего общества — но что же происходит и что делать? —
Я не думаю, что нам надо оказаться сейчас в состоянии паники. Я не думаю, что нам нужно сейчас сказать: вот все мы попробовали уже за десять лет этой демократки на разных ее этапах и давайте с ней прощаться — это была бы самая большая ошибка и это было изменой тому, чему служил Влад Листьев, который еще тогда, в начале перестройки, когда мы ее разворачивали, искали пути, зазвучал его очень неудобный, верный голос. Может быть нам иногда казалось: ну уж это куда хватили! Но это были молодые люди, которые пошли за перестройкой и, как я уже услышал сегодня, они поняли свою ответственность. Так вот, это было бы изменой и этим ребятам, и всем тем, кто поставил ставку на то, чтобы через демократию и свободу, выходя из несвободы, прийти к той стране, о которой мы, действительно, Людмила Марковна, мечтали. Мы мечтали.
И потом попытались, когда нам это удавалось — кто как мог, в какой роли — делать все для этого, чтобы так было, чтобы та страна пришла.
И я не думаю, что мы должны отказываться от демократии: ведь сегодня у нас о демократии можно только в известном смысле говорить. Вообще-то мы с демократией уже и так довольно распрощались, и гласностью, и с представительской властью. Ведь сейчас это и есть — авторитарная власть и это все происходит в условиях этой могучей сильной власти, опирающейся на Конституцию. И поэтому давай не будем из сегодняшней трагедии, из сегодняшней драмы делать такие выводы. Нужно, чтобы была демократия, чтобы она касалась всех: и меня, и Президента, всех нас. Все остальное — безвластие, беспредел.
А я, знаете, слушаю сегодня министра Ковалева и он говорит: «Надо взять, выделить некую совокупность — журналистов часть, бизнесменов — и представить к ним охрану, то есть взять их под охрану». Или под контроль? — я задаю вопрос. Нам нужен правовой порядок и не для какой-то совокупности. И еще, тут же он добавил: «Не надо останавливаться перед чрезвычайными мерами». А я всегда говорю: не надо останавливаться перед применением законных мер. Законы… Это я чувствовал, что они не работают. Вот вы вспомнили Александра Меня — так ведь и осталось все. Не раскрыто преступление одно, другое, третье… Законы не действуют, прокуратура не действует, суды не действуют — вот что нам нужно.
Сергей Доренко:
— Надо действовать. Спасибо, Михаил Сергеевич…
Речь Михаила Горбачева тут же напомнила всем такие недавние времена последних съездов коммунистической партии Советского Союза. Вроде и по существу говорил он, но настолько многословно и затянуто, что многих, кто собрался помянуть Владислава Листьева, это выводило из себя.
Все, кто сидел перед экранами телевизоров, видели как недовольно поморщился Александр Абдулов, застывшие лица других присутствующих в зале.
Действие снова переносится в студию, где снимался «Час пик».
Евгений Киселев:
— Вот я смотрю уже давно хочет сказать что-то Артем Боровик.
Артем Боровик берет протянутый ему микрофон:
— Я хочу сказать, что странное впечатление производит, наверное, на людей наш сегодняшний разговор. Мне ситуация напоминает вот что: как будто нас всех, кто сегодня собрался, выстроили в шеренгу в маленьком дворике — сзади стена, впереди стоит рота киллеров. Рота киллеров стреляет: позавчера упал Холодов, вчера упал Влад Листьев… А мы тут выходим один за другим из шеренги и говорим: какой был Влад, что это был за человек, выясняем земляки Михаил Сергеевич и Людмила Марковна или нет — это какая-то поразительная сюрреалистическая ситуация. Я не знаю, кто упадет завтра из нас или послезавтра — а мы здесь сидим и выясняем, что это были за люди, которые упали до нас позавчера или вчера. Я вижу однозначно впереди себя нас, стоящую роту киллеров, за ней мафия, за ней власть, срощенная с этой мафией, которая обещает нам разобраться, прекратить этот беспредел криминальный, но она не способна этого сделать, потому что она уже срослась с этой мафией. Нам нужно что-то сделать срочно, чтобы разогнать эту шеренгу киллеров впереди или разрушить эту стену, которая стоит сзади. Это просто поразительно о чем мы говорим в этой ситуации.