Кто убийца?
Шрифт:
Я настолько хорошо знал Грайса, что мне нетрудно было объяснить себе его абсолютное невнимание к той, которая, казалось, умирала от страха и неизвестности. Поддавшись порыву сострадания, я совершенно забыл о вопросе Мэри и собирался уже подойти прямо к ее кузине. В эту минуту рука Грайса тяжело опустилась на мое плечо, и он громко сказал:
– Мисс Левенворт говорит с вами.
Это вернуло мне самообладание. Я повернулся спиной к Элеоноре, которая одновременно и очаровала меня, и внушила мне ужас, и, подойдя к ее кузине, предложил ей руку. В эту минуту в гордом лице Мэри Левенворт будто что-то дрогнуло, и она улыбнулась такой улыбкой,
– Вы очень добры, я действительно нуждаюсь в поддержке и участии. Нас постигло такое ужасное горе, а моя кузина, — в глазах ее мелькнуло беспокойство, — ведет себя сегодня как-то странно и непонятно для меня.
«Куда пропала та грозная, возмущенная пророчица, которую я видел в первую минуту нашего появления в комнате? — невольно подумал я. — Может быть, она хочет отвлечь наше внимание или старается изменить впечатление, произведенное на нас ее ужасными словами, которые, как она могла предполагать, мы услышали».
Но в скором времени Элеонора снова всецело приковала к себе мое внимание; я видел, что она тоже успела овладеть собой, но не в той степени, как ее кузина: Элеонора шла с трудом, и рука ее, опиравшаяся на руку Грайса, сильно дрожала.
«И зачем только я вмешался в это дело», — подумал я про себя, но тут мысли мои приняли какое-то странное течение, и я тотчас в душе поблагодарил судьбу, что именно мне, а не кому-нибудь другому пришлось услышать те роковые слова.
Мы медленно спустились по лестнице и наконец очутились в комнате, где нас ждали с весьма понятным нетерпением. Когда я снова сел на свое место, мне показалось, что с тех пор, как я покинул эту комнату, прошло по крайней мере несколько лет, — так много может человеческое сердце пережить и испытать в продолжение нескольких минут.
Глава VII
Мэри Левенворт
Кому не случалось видеть, как солнечный луч пробивается сквозь темные грозовые тучи? Такое же действие произвело появление двух прелестных девушек в комнате, где происходило следствие. Он могли бы привлечь к себе внимание в любом обществе, в каком бы ни оказались, но в этой комнате, где разыгрывалась мрачная драма, они представляли собой, конечно, еще больший контраст с окружающей обстановкой, чем где-либо еще.
Я отвел свою дрожащую спутницу в дальний уголок комнаты и оглянулся затем на ее кузину: к моему удивлению, мисс Элеонора, казавшаяся такой растерянной и испуганной, когда мы были наверху, теперь, на публике, держалась совершенно спокойно и уверенно. Под руку с сыщиком она прошла на середину комнаты, остановилась, окинула взором представившуюся ее глазам картину, вежливо, хотя и с оттенком превосходства, поклонилась коронеру, как бы давая понять, что его терпят в их доме лишь в силу необходимости, и опустилась затем в кресло, которое услужливо подставила ей прислуга. Она вообще вела себя так непринужденно, будто находилась где-нибудь в гостиной, а не перед коронером и присяжными.
По-видимому, таким поведением она рассчитывала произвести эффект, и он был ею достигнут. Шепот в комнате затих, все присутствующие почувствовали к этой девушке невольное уважение.
Я вздохнул с некоторым облегчением, и впечатление, произведенное на меня только что происшедшей наверху сценой, начало было сглаживаться, но удивленный взгляд, который Мэри бросила на свою кузину, снова смутил меня. Опасаясь, что ее поведение возбудит подозрение у присутствующих, я уже хотел дотронуться до руки мисс Мэри и напомнить ей, что она должна лучше владеть собой, как вдруг услышал, что ее вызывают на допрос.
Трудно представить себе ужас, переполнивший мою душу в эту минуту. Лицо девушки приобрело теперь мягкое и серьезное выражение, но я не мог забыть, какова она была в гневе. Неужели она и на дознании предстанет в роли обличительницы? Неужели она настолько же сильно ненавидела свою кузину, насколько и не доверяла ей? Решится ли она повторить здесь, в присутствии всех окружающих, то, что наверху высказала кузине?
По выражению ее лица я не мог понять ничего и снова взглянул на Элеонору. Она была явно взволнована; при первых словах своей кузины она вздрогнула и откинулась назад, так что лицо ее оказалось скрыто от меня, и я мог видеть только ее бледные дрожащие руки.
Допрос Мэри Левенворт длился недолго. После нескольких вопросов, касающихся ее самой и ее положения в семье, девушку попросили рассказать, что она знает об убийстве и при каких обстоятельствах ее кузина и прислуга сообщили ей об этом трагическом происшествии. Мэри гордо подняла свою прелестную головку и тихим голосом промолвила:
– Так случилось, что сама я не располагаю никакими сведениями относительно убийства моего дорогого дяди. Все, что мне известно об этом, я узнала от других.
Сердце мое замерло от радости, словно камень с него упал. На лице Элеоноры — она переменила позу, и я опять мог его видеть — тоже словно блеснул луч надежды: оно залилось краской, потом снова побледнело.
– Как бы странно это ни было, — продолжала Мэри все с тем же серьезным видом, — но я еще не побывала в комнате, где случился весь этот кошмар. Я не могла заставить себя пойти и взглянуть на дорогого моему сердцу покойника. Но Элеонора уже ходила туда и может вам сказать…
– Мы допросим мисс Элеонору позже, — ласково заметил ей коронер, на которого красота и обаяние девушки, по-видимому, произвели такое же впечатление, как и на остальных. — Мы хотим знать, что` вы видели сами. Вам известно, что произошло в той комнате после того, как преступление было открыто?
– Нет, не известно.
– А что произошло в передней?
– Ничего особенного, — ответила девушка спокойно.
– Не проходила ли через переднюю прислуга, а также ваша кузина, после того как она оправилась от обморока?
Глаза Мэри раскрылись шире, словно от удивления.
– Но ведь в этом нет ничего особенного! — сказала она.
– Но вы, быть может, помните, как ваша кузина вышла в переднюю из библиотеки?
– Конечно.
– У нее в руках была бумага?
– Бумага? — переспросила Мэри задумчиво и, обернувшись к кузине, проговорила: — У тебя в руках была бумага, Элеонора?
В комнате воцарилась тишина. Все с напряженным вниманием ждали ответа Элеоноры. Та, вздрогнув при слове «бумага», поднялась и хотела что-то сказать, но коронер остановил ее жестом и обратился к Мэри:
– Мы допросим вашу кузину потом, а теперь говорите, что вы видели сами.
Элеонора вновь опустилась в кресло, на щеках ее горели яркие пятна; в зале послышался ропот негодования — все думали лишь о том, как бы удовлетворить свое любопытство, и вовсе не интересовались тем, ведется ли следствие по правилам.