Кто умирает?
Шрифт:
Через некоторое время уставшая и отчаявшаяся Кришна Готами вернулась и села у дороги, наблюдая за огнями далекого города, которые тускло мерцали вдали. Наконец, воцарилась темнота ночи, но она все сидела, созерцая мимолетную судьбу человечества.
Когда она вернулась. Будда увидел, какое понимание пришло к ней ночью, и молвил:
– Жизнь смертных в этом мире беспокойна, быстротечна и исполнена страданий, ибо нет никакой возможности тем, кто родился, избежать смерти.
Позволив страданию быть таким, каким оно должно быть, Кришна Готами похоронила своего сына в лесу. Вернувшись к
Несколько лет назад меня пригласили посетить пресвитерианский медицинский центр при детской больнице в Нью-Йорк Сити. На двух этажах, где я побывал, были расположены больничные палаты, в которых лежали дети, больные раком и кистозным фиброзом. Эти болезни обычно развиваются долго, и поэтому ребенок может попасть в больницу, когда ему впервые поставили диагноз, затем через несколько месяцев вернуться домой, а затем снова время от времени проходить обследование и лечение на протяжении нескольких лет. Часто, когда состояние ребенка ухудшалось, его привозили в больницу для интенсивного лечения, и он умирал в одной из этих палат.
Я провел несколько дней с девочкой, которой, когда я впервые встретился с ней, через несколько недель должно было исполниться двенадцать лет. Она умирала от малокровия. Ее мать была очень заботлива и проводила в ее палате большую часть времени. За последние три-четыре года девочка несколько раз лежала в больнице, но теперь было ясно, что жить ей осталось недолго. У нее были физические боли, но более явным было ее замешательство. Случилось так, что мы с ней сразу же почувствовали симпатию друг к другу и вскоре свободно говорили о болезни тела, которое скоро должно было отойти.
– Как ты думаешь, что тогда случится? – спросил я ее.
– Думаю, что я умру, – ответила она.
– А что случится после того, как ты умрешь? – продолжал я. Отмечу, что вступая в диалог с ней, я ничего не собирался ей навязывать. Я был готов говорить ей что угодно, лишь бы только как-то поддержать ее.
– Ну, я думаю, что умру и попаду на небеса. Там я буду жить с Иисусом, – ответила она.
– Что это значит? – спросил я.
– Иисус справедлив на небесах, но не справедлив на земле.
Я сразу понял, что она подражает предрассудкам родителей. Ребенок был введен в заблуждение по поводу того, кем или чем является Иисус, хотя именно Иисус был той неизвестной средой, в которую ей предстояло окунуться, покинув тело. Как можно доверять тому, кто справедлив в одном случае, а в другом – нет? Это значило, что, по ее мнению, Иисус может быть несправедлив. По существу, она верила, что отправляется туда, где не все благо.
Мы вместе начали интересное исследование, и никто из нас не знал, чем оно закончится. Мы стремились открыться тому мгновению истины, которое было нам доступно. Преодолевая застенчивость и открываясь любви.
– Как ты думаешь, почему Иисус несправедлив в одном месте и справедлив в другом? – спросил я.
– Я тяжело заболела, хотя никогда не делала ничего плохого. Почему я должна болеть? Почему я должна умирать?
Доверяя интуиции, которая позволяла нам чувствовать сердце друг друга, я спросил о том, как ей живется дома.
– Я бываю в школе не больше, чем по две недели, – сказала она. – Иногда я остаюсь дома, потому что плохо себя чувствую или потому что должна вернуться в больницу. Но я стараюсь заниматься самостоятельно.
Я спросил, какие у нее отношения с другими детьми в школе.
– У меня есть подруга, у которой парализована рука. И я фактически единственная в классе, кто хорошо к ней относится и дружит с ней. Остальные дети так заняты собой, что обзывают ее и издеваются над ней, когда мы играем во дворе. Мне кажется, что они не любят тех, кто не похож на них. Я думаю, что они просто боятся таких ребят.
Когда я спросил у нее, поступает ли она тоже так, как все, она сказала:
– Нет, что вы!
Тогда я спросил у нее, почему это так, и она ответила:
– Просто иногда у меня бывает сильная боль, и я плохо себя чувствую, и поэтому я понимаю, каково ей приходится. Я знаю, как это плохо, когда тебе больно, а тебя еще дразнят.
Тут я увидел, как сильно открылось у нее сердце за годы болезни, и сказал ей:
– Посмотри, ты стала более сострадательной, более открытой и заботливой, чем твои друзья по классу. Разве это случилось не благодаря твоей болезни, которую, как ты сказала, дал тебе Иисус? И вот эта открытость, эта доброта и любовь, которую ты получила, когда заболела, разве это трагедия? Или же это какой-то замечательный дар любви и заботы, который делает тебя более великодушной?
– Да, – ответила она, – я бы не променяла это чувство ни на что на свете!
А затем она широко улыбнулась, и в глазах у нее заблестели слезы. Она посмотрела на меня и сказала:
– Иисус справедлив на земле. Иисус справедлив на небе.
Она избавилась от своего замешательства и страха, войдя в них. Она не подражала чувствам других, а доверилась своему пониманию, которое, очевидно, было у нее намного более взрослым, чем у других людей. Она могла чувствовать Иисуса, неизвестное внутри себя, как сострадание. У нее появился контекст для болезни, которого у нее не было никогда раньше. Каким-то образом болезнь стала для нее приемлемой. И через несколько недель, за день до того, как ей должно было исполниться двенадцать, утром перед моим отъездом из Нью-Йорк Сити, деля со мной воображаемый именинный торт, она подняла на меня уставшие, умиротворенные глаза и сказала:
– Спасибо! – и умерла вечером того же дня.
Еще как-то меня пригласили увидеть умирающего от малокровия мальчика двух с половиной лет. Он был не просто очень ослаблен болезнью. У него были другие нежелательные последствия лечения: язвы в районе заднего прохода, кровяные подтеки в разных частях тела, шунт для введения медикаментов. Его тело свидетельствовало о том, что болезнь прогрессирует. Когда я подошел к железной кроватке, в которой лежал Тони, он посмотрел на меня и окружающих взглядом человека, готового на все. Его глаза на мгновение останавливались на каждом лице, прежде чем перейти к следующему. В этом взгляде не было ничего поверхностного. Присутствие Тони в нем было полным. Взгляд в его глазах был похож на взгляд в ночное небо. Он был открыт мгновению, смерти. Несмотря на все происходящее, он присутствовал необычайно полно.