Кто умирает?
Шрифт:
Хотя было ясно, что жить телу Тони осталось уже недолго, он не пытался избежать своей участи, а открывался пространственности неизвестного и с готовностью делил ее со всеми, кто приходил к нему. Его принятие смерти каким-то образом передалось матери, которая через некоторое время отвела меня в сторону и спросила, что ей делать. Она была в замешательстве, потому что хотя самое ценное в ее жизни уходило от нее, почему-то она чувствовала в этом невероятное благо. Она боялась, что с ней что-то не так. Она сказала, что ее муж, профессиональный военный, твердил ей, что мальчик не должен умереть. Он не мог отважиться прийти в больницу, увидеть своего сына при смерти, почувствовать эту умиротворенность в комнате.
Некоторое время мы провели с матерью Тони,
«Что же, можете ли вы вообразить себе на мгновение, что два вневременных существа плывут от рождения к рождению, любя друг друга и заботясь друг о друге? Одно из них обращается к другому:
– Знаешь ли, в этой жизни мы можем многому научиться, и мне бы хотелось узнать, не можем ли мы как-то помочь друг другу. Представь себе, что один из нас родится тридцатилетней женщиной, у которой будет этот прекрасный, невообразимо милый ребенок. Затем, предположим, через два года у ребенка окажется болезнь, которая не позволит ему дальше существовать в теле. Таким образом эти два существа будут вынуждены потерять этот мощный контакт. Но они будут наслаждаться им в любви, не цепляясь за тело, оставаясь в сердце друг друга до самого конца.
– Что же, такая жизнь, кажется, будет интересной, – отвечает другое существо. – Давай осуществим ее. Один из нас будет мальчиком двух с половиной лет, а другой – матерью, которая так явственно прочувствует все, что их разделяет, что полностью отвергнет свои предрассудки и будет жить в сердце, в глубинном общении с сыном, наблюдая за тем, как он умирает, а она ничего не может с этим поделать. Это поможет ей непосредственно увидеть реальность. Ее сердце откроется больше, чем когда бы то ни было.
– Хорошо, я буду матерью, – говорит первое существо.
– Нет, нет! – перебивает его второе. – Ты будешь матерью в другой раз. На этот раз я буду матерью!
– Так и быть, я буду маленьким мальчиком, – соглашается первое. Так они приходят к согласию. После этого второе существо рождается на земле, а через тридцать лет рождается первое, и таким образом они осуществляют свой замысел».
Мать Тони сказала, что каким-то образом она чувствовала, что все действительно могло быть так. Ее тело могло сотрясаться от слез, когда она думала об утрате сына, и все же ее сердце могло оставаться открытым для любой возможности. Должно быть, они действительно заключили когда-то такой договор и теперь доигрывали свои роли, чтобы помочь друг другу проявить более глубокое осознание и сострадание.
Через несколько недель Тони покинул тело, и его мать сказала мне, что каким-то образом она видела в этом благо, хотя другие люди и ее собственные мысли нередко говорили ей обратное. Запланированная работа была завершена в том духе любви, как они и намеревались осуществить ее с самого начала. После смерти отец Тони сильно горевал, то приходя в ярость, то чувствуя свою вину. Он чувствовал, что никогда не смог бы относиться к этому так, как его жена. Однако через несколько дней, во время похорон, он прошел через очень глубокое переживание. На какой-то миг его глаза засияли пониманием, и он сказал своей жене: «Я, кажется, понимаю, о чем ты говоришь. Каким-то образом я почувствовал, что нет ничего плохого в том, что Тони умер. Я знаю, что с ним все хорошо и что он делает все, что должен делать».
В это мгновение они были так близки, как никогда раньше в этой жизни. И хотя они были опечалены утратой сына, они пережили великую радость и полноту мгновения. Они открылись единству, которое смерть не может поколебать, для которого не существует разделения, которое не зависит от тела и позволяет вместе любить и видеть саму суть того, чем мы являемся.
Третьим ребенком, которого я видел, была больная раком шестнадцатилетняя девушка, страдавшая от сильных болей. Когда я пришел, чтобы поговорить с ней, она выглядела очень радостной, поскольку скоро должна была вернуться домой. «Мой папа приедет, чтобы забрать меня на выходные домой. Я смогу на несколько дней уехать отсюда!» Мы поговорили о том, как можно облегчить ее боль, и начали заниматься медитацией на боли. Когда мы изменили ее отношение к боли и позволили ее чувству свободно парить, ее пространство немного расширилось, и она могла теперь переживать это ощущение без сопротивления и страха. Вскоре вошла няня и сказала:
– Приехал твой отец, но он сейчас внизу разговаривает с доктором Брауном.
Шарлин, которая, как и все дети, много лежавшие в больнице, прекрасно знала все отношения здесь, сразу же поняла, что что-то неладно.
– Я не поеду домой, да? – с огорчение в голосе спросила она. – Мне придется находится здесь в течение всего уикэнда!
– Да, – ответила няня и вышла из палаты. Шарлин расплакалась.
Я обратился к ней со словами:
– Сейчас, когда ты открылась физической боли, почему бы тебе не уступить и душевным страданиям? – И тогда она начала открываться своему разочарованию, разжимать хватку, которой держалась за него в уме. Она начала расслабляться и отпускать страдания подобно тому, как до этого она поступала с физической болью, и вскоре ее лицо снова озарилось светом. Она сказала, что раньше это было немыслимо для нее, что она не могла себе представить, как можно открыться разочарованию, и что, как это ни странно, открыться несчастью в каком-то смысле даже приятнее, чем осуществить изначальное желание. Ведь сейчас она чувствовала, что ее разочарование, ее страдания, ее рак и даже ухудшение состояния тела – все это приемлемо для нее.
– У меня есть теперь средство, – сказала она. И действительно, у нее теперь была точка отсчета, способ легко встретить любое переживание, отпустить сопротивление, воспользоваться даже разочарованием и страданием для того, чтобы оставаться открытой в вихре неконтролируемых событий.
Мне сказали, что через несколько недель она спокойно умерла, тихо приняв свою смерть.
Работая с умирающими детьми, я убедился, что они умирают легче, чем взрослые. Возможно, это связано с тем, что они еще не пытались контролировать мир, и поэтому у них в уме нет такого напряжения. Они более открыты к текущему положению вещей. У них еще нет устоявшихся представлений о жизни и смерти, и поэтому они меньше привязаны к званию, славе, репутации и даже телу. Возможно, многие не боятся небытия потому, что совсем недавно пришли оттуда. Я заметил, что чем меньше ребенок, тем меньше он боится смерти. Страх, который я часто нахожу у них, – это отражение ужаса их родителей.
Все свои знания о смерти дети черпают из своего непосредственного окружения. Поэтому страх родителей часто передается им.
Имеется классическое психологическое описание отношения к смерти «среднего ребенка». Говорят, что до двух лет у детей нет вообще никакого представления о смерти. Она просто не существует. Для них это еще одно бессмысленное сотрясение воздуха. Между двумя и четырьмя годами у них, по-видимому, развивается представление о том, что умирают не навсегда. «Мой дедушка умер; когда он приедет к нам снова?» «Моя собачка умерла», – однако ребенок продолжает оставлять пищу для Тузика. Умирают не навсегда. Каждый уходит и приходит. Но когда дети взрослеют и достигают школьного возраста, они много разговаривают, обмениваются идеями, учатся и становятся общественными существами. Они уже знают, что нужно делать со своим естеством для того, чтобы стать приемлемой частью мира. Они уже стали окультуренными. Они начинают разделять традиционные взгляды, которые заимствуют прежде всего у родителей. В эти ранние школьные годы часто можно видеть, что ребенок относится к смерти как к чему-то внешнему. Смерть с косой. Смерть придет и заберет вас.