Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
– Анна Матвеевна Сомова - это вы?
– спросил он с порога.
– Я, миленький, я.
– А что народу так мало?
– удивился приезжий.
– Впрочем, это не мое дело. Когда покойницу выносить будут?
– Сынок, мы одинокие, - сказала Нюра, - откуда народу взяться? Выносить будут, подойдут люди. Но ты, миленький, только в гробу голубушку мою сними, а боле ничего не надо.
– Мне еще лучше.
Фотограф приступил к работе. Сначала он сделал общий план.
– Кстати, - обратился приезжий к Нюре, - вы хотя бы поплачьте. Вас я тоже сфотографирую.
– И меня тоже?
– И Нюра заголосила: -
Фотограф пожал плечами:
– Сколько работаю, но никогда не слыхал, чтобы покойников дураками обзывали. Плохо жили, что ли?
– Хорошо жи-и-ли!
– голосила Нюра.
– Ой, как хорошо. Наконец фотограф приступил к самой ответственной части съемок. Он решил взять лицо покойницы крупным планом. Навел резкость, прицелился, замерев... И вдруг "мертвая", не открывая глаз, произнесла:
– Только вы уж постарайтесь, чтобы все хорошо получилось. ...Люди еще долго вспоминали, как по деревне бежал в направлении города молодой человек с перекошенным от ужаса лицом. Позже в народе прошел слух, что фотограф получил вторую группу по инвалидности и "завязал" навсегда со своей профессией... Смеялась только Мирей. Никонов развел руками:
– Ты предлагаешь мне это опубликовать?
– Почему бы нет? По-моему, забавно. Ведь читатель любит, когда его развлекают.
– Ладно, подумаю. Скажи, а...
– Простите, Вячеслав Павлович, - перебила своего начальника девушка, - можно мне спросить Кирилла...
– Меня зовут Михаилом Прокофьевичем. Кира - от фамилии Киреев.
– Простите, - смутилась Мирей.
– Ничего, спрашивайте.
– А куда вы хотите придти в конце концов?
– В конце концов? Как здорово звучит... Сказать честно?
– А разве можно иначе?
– удивилась девушка.
– Вы очень редкий человек, Мирей.
– Киреев опять посмотрел на молодую журналистку с уважением.
– А нужна читателям вашей газеты моя честность?
– Честность всем нужна, - девушка стояла на своем.
– Сдаюсь, - улыбнулся Киреев.
– Если честно, то я иду в Старгород. Вы слышали о таком городке?
– Конечно. Но ведь он находится в другой стороне.
– Но я сказал вам правду. Я туда иду.
– Киреев уже не улыбался. Словно тень легла на его лицо. Мирей на какой-то миг показалось, будто перед ней сидит очень древний человек.
– Всю жизнь иду...
– Я... я, кажется, понимаю вас, - пролепетала девушка. В глазах Киреева сверкнул голубой огонек.
– Правда? В комнате наступила тишина. Было слышно, как за окном ласкал зелень деревьев теплый летний дождик.
– Да ну вас, - наконец заговорил Никонов.
– Так ты, Кира, сейчас пойдешь на Богородицк, а потом...
– Не знаю, я еще не решил.
– Киреев словно не замечал своего старого друга и смотрел только на девушку. Ответил, словно отмахнулся. Зато сказал, обращаясь к Мирей: - А еще я хочу найти одну реку...
– Реку?
– переспросила девушка.
– Речку, речушку. Одну-единственную. Я ее видел во сне.
– А если ее... не существует?
– Это было бы очень... печально.
– А вы знаете, в наших краях столько красивых рек. Вы на Олыме были?
– Нет.
– А Сосну, Любовшу, Зушу или Фошню видели?
– Фошню?
– Она в Сосну впадает.
– У нас Мирей заядлая туристка, - пояснил Вячеслав Павлович.
– И вовсе нет, - горячо запротестовала девушка.
– Просто мы с мамой очень любили путешествовать по незнакомым местам.
– Значит, говорите, в ваших краях много рек?
– Много, - сказала девушка. И тихо добавила: - Может, одна из них - ваша? Киреев ничего не ответил. Потом улыбнулся, тень исчезла с лица, потухли голубые искорки в глазах.
– Говорите - Сосна? А что, это мысль. На Сосне, кажется, Елец стоит?
– Точно, - подтвердил Вячеслав Павлович.
– А как же Старгород? Думавший о чем-то своем, Киреев словно не услышал вопроса.
– Сосна... Если бы еще знак был...
В этот момент дверь открылась и в комнату вошла сияющая Зина:
– Вячеслав Павлович, из третьего магазина звонили. Им елецкой колбасы привезли, говорят, вкусная и дешевле, чем арсеньевская. Спрашивают, вы будете брать? Киреев засмеялся, довольный:
– А вот и знак. Зина, передайте, что Вячеслав Павлович обязательно возьмет елецкой колбаски. Правда, Никон?
Глава тридцать вторая
Ира Боброва вот уже несколько недель находилась в каком-то странном, противоречивом состоянии. Раньше, в долгие месяцы и годы болезни Лизы, когда наступали периоды отчаяния и страшная усталость обрушивалась на ее хрупкие плечи, она упрямо твердила себе: "Я должна взять себя в руки" или "Мы победим, обязательно победим эту проклятую болезнь". Твердила как заклинание до тех пор, пока не возвращались силы и вновь не рождалась надежда. А сейчас, с появлением в их жизни сначала Натальи, потом Михаила Киреева и, наконец, Мещерской и Вороновой, Ира получила то, чего была лишена раньше, - помощь друзей. Стало гораздо легче материально. Виктор по протекции Вороновой занял хорошее место в одной строительной фирме. Софья... Удивительная девушка! Ира и Виктор просто не знали, как благодарить ее за все то, что она делала для их семьи. Если Мещерская заглядывала к ним по воскресеньям, Наталья - через день, то Софья приходила к Бобровым каждый вечер. Она очень подружилась с Лизой. Особенно сблизила их "эпопея", как говорил Виктор, с выставкой. Воронова сдержала свое слово, и на следующий день у девочки было все, что нужно для работы. Более того, Софья договорилась, чтобы два хороших художника, Юрий Георгиевич Мешенков и Александр Владимирович Куманьков, помогали Лизе практическими советами. Мешенков приходил по четным дням, Куманьков - по нечетным. Оба буквально восторженно относились к природе, могли часами говорить о живописи, так что общение с ними очень много дало Лизоньке. Уроки длились недолго, по двадцать-тридцать минут, но Ира не могла не видеть, как жадно впитывала ее дочь услышанное. Правда, после первого прихода Юрия Георгиевича Боброва пришла в ужас:
– Сонечка, это же, наверное, стоит уйму денег. Я не смогу рассчитаться с тобой. Хитрая Софья сначала делала вид, что не понимает, о чем идет речь, а потом отвечала с улыбкой:
– Тебе не о чем беспокоиться. Это мои друзья, я с ними сама обо всем договорюсь.
– А потом вдруг добавила серьезно: - Пустяки это все, Ира. Понимаешь, пустяки по сравнению с тем, что они могут дать Лизе... Впрочем, ты сама скоро все поймешь. Через неделю Куманьков скажет Ире слова, которые ей еще никто не говорил: