Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
– Кант - это форма самозащиты?
– спросила Юля.
– Вот видите, столько я слов потратил, а вы одной фразой объяснили, - улыбнулся Вадим Алексеевич.
– А можно сказать несколько иначе: я в тот момент призвал себя к бесстрастию.
– Зачем?
– Чтобы у вас стало больше шансов выжить. А вот Федор Новиков не вел с Юлей философских разговоров. Он приходил, приносил козье молоко - "подарок от тещи", свежие ягоды и фрукты. Сидел молча, не зная куда деть свои большие руки. Сначала Юля чувствовала себя не очень ловко, особенно когда Федор стал продолжать навещать
– Вы, я думаю, образцовый муж, Федор, - сказала однажды Новикову Юля.
– Почему так думаете?
– Вы заботливый. Хозяйственный. Немногословный. Наверное, руки у вас золотые. Федор засмущался:
– Скажете еще! Вам Михаил расскажет. Он тогда на меня прикрикнул даже: много, мол, говоришь.
– Вы удивили меня. А я думала, что вы - молчун.
– Да я сам себе удивляюсь. А вот про то, что хозяйственный... У нас иначе нельзя. Жить-то надо.
– А чем вы занимаетесь?
– Да всем. Фермерствовать пробовал. Когда за солярку пришлось весь собранный урожай отдать, а налогами меня просто задушили, понял, что с фермерством завязывать надо. Кое-что продал грузовичок старенький купил. Однажды решил мясным бизнесменом заделаться.
– Каким?
– Мясным. Объездил окрестные деревни, мяса скупил и поехал в Москву продавать. Наивный.
– Почему наивный?
– Пока ехал, на одном посту ГИБДД остановили - пришлось дать гаишникам мяса, на втором, третьем... А в Москве на рынке подошли три...
– Бугая?
– Да, здоровые ребята. И сказали, по какой цене я должен мясом торговать. Я даже бензин не смог окупить. Прогорел, одним словом. Никудышным оказался бизнесменом.
– А чем сейчас занимаетесь?
– Чем придется. Дрова и уголь бабкам вожу, сено. Ничего, жить можно. Нам двоим хватает.
– Простите, у вас нет детей?
– Есть. Павлик.
– А почему вы говорите - вдвоем?
– Вдвоем. Я не женат.
– А как же... теща?
– растерялась Юля.
– Обыкновенно. Мать жены - теща. Жены не стало - теща осталась. Анна Алексеевна хорошая женщина. Не знаю, в кого только моя Настя пошла.
– Настя - это жена?
– Бывшая. Мы развелись с ней. Пока я землю пахал, она... короче, недоглядел я за Настюшкой. По-черному она загуляла.
– Что же вы не уследили?
– А как уследишь? Она в магазине работала. Там и пить начала... Я и так с ней пробовал разговаривать, и сяк. И хоть она из меня посмешище делала, ради Пашки терпел. Но когда с очередным хахалем в Липецк на полгода уехала, даже матери об этом не сказав и с сыном не попрощавшись... Короче, не интересно это, - горестно махнул рукой Федор.
– Анну Алексеевну жалко. Одна у нее Настя была.
– Почему была?
– Когда она из Липецка приехала, ее никто узнать не мог. Будто лет на десять постарела. Да разве такая жизнь красит? Два дня Настя у матери пожила и опять пропала. То в Ельце ее видели, то в Ефремове, говорят, на вокзале бутылки собирала. А потом исчезла... будто не было. Федор умолк. Молчала и Юля, не зная, что сказать. Неожиданно Новиков встрепенулся:
– Только, ради Бога, не подумайте, что я вас разжалобить хочу или что клинья к вам подбиваю. Я же понимаю, кто вы, а кто я...
Юля даже поперхнулась от таких слов:
– Федор, вы о чем говорите? Я такой же человек, как и вы. Разве не так? Только... вы совсем не знаете меня.
– Юля, я же сказал, что у меня плохих мыслей в голове не было и нет. Да вы пейте молоко, пока оно теплое. Оно целебное. Поправитесь - и в Москву, я же понимаю.
– Послушайте, Федор. Все совсем наоборот. Я... Господи, ну как это сказать... Вы - хороший, добрый человек. Только в одном я ошиблась: думала, что вы молчун...
– А оказался болтуном?
– Нет, просто общительным человеком. А молчали, видно, из робости?
– Есть немного, - совсем по-детски улыбнулся Федор.
– Вы и вправду славный. Даже жену свою... бывшую Настей называете.
– А как же иначе? Не шлюхой же, простите. Она же мать Павлика, да и жалко ее. Настя не плохая была. Просто - слабая.
Юля с удивлением смотрела на этого рыжеватого парня с пронзительно-серыми глазами. Раньше, когда ее бросал очередной любовник, Юля говорила себе: "Все мужики - сволочи", хотя на самом деле в это не верила. И когда появлялся какой-нибудь Гришаня, она открывала ему двери, в глубине души надеясь, что вот этот окажется настоящим. Странно, а Федору открыла бы она двери своего дома?
– Понимаете, Федя, я очень дурная женщина. Вы думаете, порядочная девушка окажется в такой ситуации, в которой я оказалась сейчас? Поверьте, кое в чем я могу дать фору вашей жене.
– Бывшей жене.
– Да, бывшей жене. И за многие поступки, что я делала, мне очень стыдно. И перед теми людьми, что так заботливы ко мне, - стыдно.
– Послушайте, Юля, зачем вы наговариваете на себя?
– Наговариваю?
– Конечно. Всякого человека по глазам видно - хороший он или плохой... И зря вы смеетесь.
– А Настя была хорошей?
– Да. Но слабой. Я с ней развелся не потому, что меня ребята знакомые рогоносцем называли...
– А почему?
– Потому, что ей Пашка не нужен был.
– А зачем мне наговаривать на себя?
– Не знаю, - пожал плечами Новиков.
– Засиделся я. Пора мне. Завтра заехать не смогу, а послезавтра обязательно буду.
– А я думала, что мужчин в женский монастырь не пускают, - пошутила Юля, стараясь скрыть легкую досаду: ей отчего- то захотелось услышать от Федора ответ на свой вопрос.
– Да, матушка-настоятельница - человек хороший, но строгих правил.
– Новиков, похоже, не почувствовал шутливой нотки в голосе Юли.
– Но мы с ней ладим. Я им на грузовике то уголька подвезу, то дровец... Только не подумайте, что за деньги - монастырь все-таки.
– Приходите, - вдруг сказала Юля.
– Я буду рада. И еще. Мне помощь ваша нужна будет.
– Говорите, - с готовностью откликнулся Федор.
– Позвонить надо в Москву. Городок ваш хоть и маленький, но мне еще трудно ходить.