Кто
Шрифт:
– Так... так...
– снова протянул незнакомец и выпустил нервое колечко дыма.
– Итак, вы утверждаете, что вы тоже профессор Миллер?
– У меня есть на это некоторые основания, - не без иронии сказал Миллер.
– Хорошо. Предположим. Как говорят политики, поговорим не о том, что нас разъединяет, а о том, что нас объединяет.
– При самом беглом осмотре видно, что объединяет нас чересчур многое.
– Итак, вы мой двойник.
– Простите, это вы - мой двойник.
– Не понимаю.
– Прочитайте "Начала" Эвклида, он пишет там о принципе подобия, посоветовал Миллер.
– Кстати, я читал Эвклида.
– На третьем курсе.
– Вы и это про меня знаете?
– удивился незнакомец.
– Это я знаю про себя!
– Послушайте, - сказал незнакомец, - а ведь все гораздо серьезнее, чем вы думаете. И зря вы веселитесь.
– Это единственное средство, чтобы не сойти с ума.
– Да, нервы работают за красной чертой. И еще бессонная ночь: не привык ночевать в гостинице.
– В какой вы остановились?
– с веселой любезностью спросил Миллер.
– Нигде я не останавливался. Я живу на Грей-авеню...
– Дом 37, квартира 14.
– Верно! Но прошлой ночью я вернулся поздно и обнаружил, что замок заклинило. Ломать замок - это работа до утра, и я решил заночевать напротив.
– В "Скарабей-паласе"?
– Да.
– Значит, это вы скреблись в дверь, когда я сидел в ванной?
– В какой ванной?
– В своей ванной, в своей квартире, на своей улице Грейавеню!
– Та-а-ак...
– А ведь вы правы, - задумчиво продолжал Миллер, - положение действительно гораздосерьезнее.
Помолчали.
– Послушайте меня спокойно, я все понял, - сказал, наконец, Миллер. Так вот, я настоящий Миллер, а вы мой двойник, случайно синтезированный вчера в лаборатории Чвиза. Старик добился своего! Он рассказывал мне не раз свою теорию матричной стереорегуляции. Человек - система живых клеток, особенным образом организованных. Никакой души, духа и прочей мистики. Физика и химия. Только! Живое становится живым потому, что количественные соотношения в органических молекулах переходят в новое качество. Организм для Чвиза - матрица. Он дробит его на молекулярном уровне в поле своего гиперрегулятора и перепечатывает наново... Полная копия, абсолютно полная, вплоть до напряженности нейронов... Чвиз рассказывал об этом, но я всегда считал, что это бред.
– Кстати, и я думал, что это бред, - сказал незнакомец.
– Да, да, не перебивайте, именно вчера, когда я случайно оказался в поле его аппаратуры. Еще вчера утром вас не было. Поэтому мы никогда не встречались раньше. Вы - это я в то самое мгновение, когда я проходил мимо его биохологенератора или как там его называют.
– Послушайте, а вы не отличаетесь скромностью, - сказал двойник. Почему "я - это вы"? А если наоборот? Как я мог родиться вчера, если я помню себя десятки лет? Я все помню, - сказал он задумчиво, - я могу показать вам могилу отца, и две сосны, где висели мои качели, и свои фотографии... Маленький мальчик в матроске на велосипеде...
– Это мои фотографии!
– ...свои фотографии и ту скамейку в Парке смеха, где я впервые увидел Ирэн...
– Ирэн!
– воскликнул Миллер.
– Вы знаете Ирэн?
– Простите, это моя невеста, - спокойно ответил двойник.
– Но это чудовищно!
– Успокойтесь, так называемый "профессор Миллер". И давайте здраво взвесим все события. Если вы утверждаете, что я возник вчера и виной тому ваша неосторожность в лаборатории старика Чвиза, то, насколько я знаю теорию Чвиза, мы должны быть абсолютно одинаковы физиологически, а характер и эмоции одного из нас должны определяться характером и эмоциями другого точно в момент синтеза. Каким были вы в ту секунду, когда Чвиз включил поле? Не помните? Разумеется, вы не помните, человек не может контролировать и запоминать свои эмоции по секундам. А тогда ответьте мне на вопрос: как можно сейчас доказать, что вы настоящий Миллер, а я синтезированный?
Миллер молчал.
– Значит, критерия нет, - продолжал двойник.
– Сравнивать не с чем. И клянусь, я не отобрал у вас вашего имени. Поверьте, я убежден, что синтезированный двойник - вы.
– Послушайте, - сказал Миллер, - но ведь я отлично помню, как все было. После разговора с Чвизом я сел в такси и уехал домой, а утром...
– А я после разговора с Чвизом пошел бродить по городу и опоздал: вы заперли дверь.
– Но я помню все, что было до Чвиза, я все время думал.
– И я прекрасно помню, я тоже все время думал о своей установке нейтронного торможения.
– Это ваша установка?
– Ну, а чья же?
– Послушайте, но ведь это уже очень серьезно! Теперь нас двое. Наша установка...
– Он невольно запнулся, так дико прозвучали эти слова: "наша установка".
– Мы двое должны решить, наконец...
– Не знаю, как вы, а я уже решил, - ответил двойник.
– Всю ночь в "Скарабее" я ворочался с боку на бок и думал, думал...
В этот момент в дверь постучали.
– Это Ирэн!
– сказал Миллер.
– Да, это Ирэн, вчера я попросил ее зайти, - подтвердил двойник.
– Она не может видеть нас двоих!
– Вы должны уйти!
– Я?
В дверь опять постучали.
– Убирайтесь!
– закричал Миллер.
– Послушайте.
– глухо сказал двойник, - эта женщина - единственное, что есть у меня в этом мире, единственное, во что я верю.
Он резко оттолкнул Миллера и бросился к двери.
6. Кредо
Миллер едва успел закрыть за собой дверцу стенного шкафа. До прихода Ирэн у него оставалось мгновение, чтобы оценить ситуацию, в которую он попал, и найти какую-нибудь статичную позу. О боже, оценить ситуацию! Люди устроены так, что необычность своего положения цо достоинству оценивают потом, много позже, заливаясь краской стыда, смеясь или испытывая приступы запоздалого страха. Но в конкретный момент они нередко ведут себя столь спокойно и привычно, словно, всю жизнь только тем и занимались, что на два часа в сутки регулярно подвешивали себя вниз головой или, как Миллер, прятались в темных и душных стенных шкафах.
Так или иначе, но Миллер немедленно присел на корточки, чтобы замочная скважина оказалась на уровне его глаз, и обнаружил под собой твердый предмет, пригодный для сидения. Он даже успел подумать о том, что не плохо бы узнать, какой это болван не выполнил его распоряжения и не выбросил старенький оппель-сейф... впрочем, надо бы при случае сказать ему спасибо.
И тут вошла Ирэн.
Дальнейшее было, как в кино. Нет, какв романе. Или нет, как во сне. Во всяком случае, было так, как не бывает в обычной нормальной жизни. Миллер, сидя в шкафу, наблюдал через замочную скважину не просто сцену свидания знакомого или незнакомого мужчины со знакомой или незнакомой женщиной, что уже достаточно пикантно и необычно для ученого с его именем, - он подглядывал за самим собой, причем подглядывал совсем иначе, нежели мы порой следим украдкой за собственным отражением в зеркале. По крайней мере там мы выбираем для этого мгновения. И тут он имел возможность наблюдать себя, ну, что ли, целиком, хоть со стороны затылка, понимая при этом, что отражение может действовать совершенно независимо от своего хозяина.