Куба, любовь моя

Ахманов Михаил Сергеевич

Она вдруг заговорила горячо и страстно, и Писарро ответил ей – ответил одним словом, прозвучавшим с тоской и горечью.

– Что ты ему сказала? – спросил я.

– Что это была не болезнь и не порча, а в самом деле проклятие – только не индейских колдунов, а Бога. Бог покарал его за то, что он сотворил с Атауальпой, с другими инками и простыми индейцами. Покарал за клятвопреступление и жестокость, за пролитую кровь, за погибших женщин и детей. За его великие грехи!

– И что он ответил?

– Возможно. Так он сказал. Возможно.

За стеной снова раздался глуховатый голос.

– Теперь он говорит, что у него были враги среди испанцев, – пояснила Анна. – Диего де Альмагро, знатный сеньор и второй человек в их воинстве,

всегда завидовал ему и вредил как мог, считая, что обделили его почетом и добычей. Этот Альмагро поднял бунт, его убили, но у него остался сын, тоже Диего, и несколько сторонников. У Писарро было гораздо больше преданных людей, с ним были его братья, и любой мятеж заговорщиков он подавил бы с легкостью. Но когда в Лиме поползли слухи о тех индейских мальчишках… о том, что он сделал с ними… В общем, положение изменилось. Люди подумали, что Писарро уже не тот верный христианин, каким был прежде, а часть из них даже решила, что он продался дьяволу. И тогда заговорщики нанесли удар. Должно быть, они считали, что остальные испанцы их поддержат или хотя бы не будут им противиться. Ведь они освобождали город и страну от сатанинского отродья!

Выслушав эту историю, я спросил:

– Он может припомнить, когда появились первые признаки вампиризма? Когда он захотел человеческой крови?

Анна перевела мой вопрос, выслушала ответ и промолвила:

– Примерно за месяц до его гибели. Точнее он не может сказать.

Тут я призадумался, хотя бдительности не терял – с упырем из первичных всегда надо быть начеку. Твари опасные и непредсказуемые.

Что до моих дум, то я не назвал бы их праздными – здесь было о чем поразмыслить. Преображение в первичного вампира требует нескольких месяцев – как минимум двух или трех, а чаще шести-восьми. В этот период потребность в человеческой крови постепенно нарастает, поиск жертв и их убийство становятся из случайных актов регулярными, психика деформируется, и наконец упырь сознает, что стал упырем. Получалось, что нынешний мой клиент к моменту смерти не дошел до этой стадии. Его убили – очевидно, закололи шпагами и кинжалами, но для вампира, даже не завершившего свою метаморфозу, это не фатально. Он впал в кому, процесс преображения сильно замедлился и потребовал столетий вместо месяцев… Уникальный случай, как я уже говорил!

Уникальность, однако, не исключала главную проблему: как ни крути, а наш конкистадор – упырь, и значит, придется ему познакомиться с «шеффилдом». Или с моим клинком – это уж как нам повезет… Но, решив одну загадку, я хотел разобраться и с другой, со странным поведением моего клиента. Иницианты, которых он сотворил, не вызывали удивления – всякий первичный стремится окружить себя такими тварями, слугами и помощниками, создать собственную среду обитания, как говорит магистр. Это у них безусловный рефлекс – творить себе подобных, но есть еще одно обстоятельство – тяга к изобильной пище. Об этом я уже думал и удивлялся, отчего упырь-предводитель сидит в горах, а не ищет места посытнее. Ведь у него появились иницианты, десятка три или четыре, а прокормить такую ораву – дело непростое!

– Спроси, что он тут делает, – произнес я, поглаживая приклад обреза. – Что ему нужно в Сьерра-Гранде-Оковалко? Что он тут забыл? Тут редкое население, не по аппетитам его банды.

Выслушав вурдалака, Анна взмахнула ресницами и в задумчивости приоткрыла рот.

– Не знаю, милый, плакать или смеяться… Знаешь, что он сказал? Иницианты ему объяснили, где он очутился, сколько прошло времени и что здесь за страна. Но понял ли он их? Очень сомневаюсь… Вероятно, он не совсем адекватен, так как решил покорить этот остров, как некогда завоевал Перу. Для этого нужны бойцы, крепкие мужчины, и он принялся плодить вторичных. Он говорит, что в Перу у него было небольшое войско, а здесь за ним пойдут тысячи и тысячи, стоит только испить их крови и поделиться своей. У него будет армия, и он захватит

все города и все сокровища этой земли и станет ее владыкой. Но раньше нужно уничтожить прежнего властителя – дряхлого старика, как сказали иницианты, который прячется где-то в горах. Он его найдет, выпьет его кровь, и народ покорится…

Ну и ну! – подумал я. Новая конкиста на Кубе! Похоже, ласточка права – тронулся умом клиент! Или, скорее, еще не вписался в наше время… Слишком резкий переход от каравелл к трансатлантическим лайнерам, от аркебуз к автоматам, от манускриптов к компьютерам и телесетям. И люди теперь другие, и политические идеи, и образ жизни… Словом, история движется, мир на месте не стоит!

Пока я размышлял над этим, Анна обменялась с кабальеро парой фраз. Внезапно он что-то прорычал, и голос его был полон гнева. А еще, как мне показалось, негодования и обиды.

– Что ты ему сказала, ласточка?

– Что мир изменился. А он ответил, что сильный и решительный человек в любом мире станет повелителем. И тогда… – Анна смолкла.

– Тогда?.. – поторопил я.

– Тогда я напомнила ему, что он уже не человек. Кажется, он рассердился… Говорит, хоть Бог его покарал, он все равно остался человеком. – Сделав паузу, Анна произнесла: – Знаешь, Петр, мне его жаль. В свое время он был велик и грозен, а в наше – как дитя малое…

– От клыков этого дитяти уже погибла масса народа, – возразил я. – Так что хватит болтовни. Узнай, что ему нужно, и завершим переговоры.

Снова зазвучал властный глуховатый голос.

– Он вызывает тебя на поединок, – пояснила Анна. – Он видел, как ты убиваешь его людей, и понял, что ты – великий воин. Он скрестил с тобой оружие, но спор ваш не окончен. Ты ему мешаешь, поэтому он предлагает биться снова. Через день, на рассвете, у входа в ущелье Сигуэнца. Меч к мечу, кинжал к кинжалу, как полагается рыцарям. Так он сказал. И еще добавил, что тебе нечего бояться: если он проклят Богом, ты непременно победишь.

– Обойдемся без божественной поддержки, – сказал я. – Передай, что я согласен. Через день, на рассвете, у ущелья Сигуэнца… Пусть наточит свой клинок.

Анна перевела, вампир отозвался кратким восклицанием, за окном что-то прошуршало, и наш собеседник исчез. В молчании мы глядели друг на друга. Я все еще сжимал ружье, Анна сидела у моих ног и с задумчивым видом накручивала на палец прядку волос. Наконец она сказала:

– Поразительно, милый! Я так взволнована… Боюсь, сегодня мне не уснуть.

Но она уснула, едва забравшись в постель. А вот я бодрствовал всю ночь, слушал пение цикад и пялился на небеса. Нет у меня доверия к упырям. Хитрые твари! Могут наплести с три короба и удрать, а только расслабишься, только прикроешь глаза, они тут как тут… Вернулись, и клыки наготове!

Но этот вампир не вернулся.

* * *

Когда утром мы спустились в холл гостиницы, трое наших компанейрос уже были там. Анна тут же затараторила на испанском, повествуя о нашем ночном приключении. Испанский – особый язык, особый в том смысле, что речь должна сопровождаться жестами. И потому ласточка размахивала руками, топала ножкой, трясла головой, а в самых интересных местах закатывала глазки. Слушатели реагировали с подобающей экспрессией. Старый археолог то бледнел, то краснел, приплясывал на месте, дымил сигарой и посыпал рубаху пеплом. Полковник вцепился в усы обеими руками, дергал их то вместе, то поочередно, щелкал застежкой кобуры и временами хватался за пистолет. Что до капитана, то он большей частью пучил глаза. Кажется, я говорил, что капитан Мигель Арруба – мулат?.. Глаза у него тоже были мулатские, прекрасные, темные, большие, как сливы, и очень выразительные. Не глаза, а погибель слабому полу! А вот мне с глазами не повезло. Разные у меня глаза, один черный, другой зеленый… Что поделать, каждому свое! Арруба – мулат, а я – мутант…