Кубанские зори
Шрифт:
Движение частей прекратилось, но разрывы снарядов не умолкали, беспрерывно вспыхивали яркие клубы облаков, как будто бы в сильную грозу сверкала молния.
Со мной были молодые ребята, один Днепровской, а другой Поповической станицы. Мы втроем договорились, что нам не добрести по воде до Ачуева, где-нибудь завязнем в прогноях, лошади лягут от усталости. Кроме того, в прибрежных станицах и хуторах скопилось много красных войск, посты могут обнаружить нас, и всех в воде перестреляют. И мы решили бросить пост. Осторожно поснимали сабли, на них наперекрест положили винтовки, а наверх — патронташи. И пошли по своим станицам. Сначала шли все вместе. У станицы Роговской должны были расстаться.
Такой
Незаметно дошли до перекрестной дороги, которая протянулась узкой ниткой от Роговской до Поповической. Остановились. Одному надо было поворачивать на Поповическую, другому — прямо, на Днепровскую, а мне — налево через Ро-говскую в Новоджерелиевскую.
Посмотрели друг другу в глаза при лунном свете, пожелали счастливого пути, пожали крепко друг другу руки и расстались навсегда…
Воспоминания Алексея Гавриловича Лебединца были ценны еще и тем, что передавали состояние конца повстанческого движения в приазовских плавнях.
В мае 1925 года, после майских торжеств, его вызвали на дежурство в станичный совет, как говорили тогда, — на тыжднев-ку. В это время власть в станице представлял и олицетворял уже не председатель ревкома Петр Прокофьевич Гаев, а председатель совета Привалов. Был он из демобилизованных красноармейцев, среднего роста, русый, очень толковый, внимательный и вежливый.
Алексей Лебединец нес службу у входа в совет. Заступил он на пост в восемь часов утра. Часов около десяти заметил, как к правлению подъезжает группа каких-то всадников, вооруженных винтовками, шашками, револьверами и гранатами. Часовой взял винтовку наперевес и скомандовал: «Стой!» Всадники остановились и спросили председателя. Часовой Алексей Лебединец сказал, что председатель на месте и пошел доложить, мол, группа военных хочет его видеть. Председатель ответил, что пусть заходят. Когда часовой вернулся на крыльцо правления, то увидел, что всадники спешились и привязали лошадей к коновязи. И только тут он распознал в них бандитов, уже давно скрывавшихся в плавнях…
Часовой сказал им, чтобы заходили к председателю, а сам пошел следом и остановился в кабинете председателя с винтовкой наперевес. Председатель совета Привалов, казалось, удивился не столько тому, что входят какие-то военные люди, сколько тому, что часовой Алексей Лебединец стоит в дверях с винтовкой наперевес.
— Ты чего, Алексей? — спросил он.
— К вам зашли бандиты, — ответил Лебединец.
Председатель растерялся и сел на стул. Лицо его стало бледным, как стена. Потом, переборов себя, пригласил их сесть. Вошедшие между тем снимали с себя оружие, и один из них, Жор-ник, держа в одной руке маузер, а в другой — винтовку, торжественно обратился к Привалову:
— Товарищ председатель, мы покинули камыши и больше не хотим там быть, мы не хотим более воевать и складываем оружие. Мы узнали, что правительство издало постановление, согласно которому те, кто выйдет добровольно из камышей в течение месяца, будут прощены. Вот мы и решили выйти. Примите от нас оружие.
Привалов осторожно и медленно поднялся, взял у Жорника маузер и винтовку и поставил в угол. Остальные положили свое оружие на стол. Председатель приказал часовому Лебединцу вызвать дежурного. Явился дежурный, забрал оружие и отнес на склад.
Это была группа повстанцев в составе: Тимошенко по прозвищу Пэрэдэрыоко, его брата Андрея, Дмитрия Шостака, Николая Андрюхи, Шеремета, Базыка, Жорника, Василия Живо-тивского и Гавроша из станицы Роговской.
Только через час председатель Привалов вместе с бывшими бандитами вышел из правления. Он попрощался с каждым за руку, попросил прийти через три дня, и все они разъехались по домам…
Ни председатель совета Привалов, ни тем более эти, измученные бродяжничеством и бездомностью, казаки, тогда не знали, не могли даже предположить, где и при каких обстоятельствах они встретятся вновь — может быть, в одних и тех же бараках и на одних и тех же нарах в суровых уральских краях… Они ведь не вполне осознавали, что борьба тогда все еще велась не против бандитизма, а против казачества, против них всех, против народа. И пройдет еще немало времени, прежде чем это дикое, не вмещающееся в сознание положение, незаметно, но неотвратимо изменится.
КАК АКУЛИНА ЛУЦЕНКО ВОДИЛА ВЛАСА ТКАЧЕНКО В ПЛАВНИ…
6 августа 1921 года Влас Ткаченко приехал в краткосрочный отпуск в станицу Староджерелиевскую из Петрограда, где он служил членом особого революционного трибунала ПВО.
Молодой, энергичный, он принадлежал к людям той редкой в истории человечества породы, выплавленной революционным временем и хаосом беззакония, невозмутимых, стойких партийцев, людей бесслезных, нисколько не сомневающихся в своей исторической правоте. Правда, позже Власа Порфирьевича Ткаченко из партии почему-то исключили, поперли, видимо, при очередных чистках, но это был человек уже несгибаемой воли, какие даже в таком положении гордо заявляли, что остаются беспартийными большевиками…
Прибыв в родную станицу Староджерелиевскую, Влас Ткаченко вдруг узнал, что в местных плавнях орудуют бело-зеленые банды, занимаясь грабежом мирных граждан и убийствами ответственных работников, не желая участвовать в мирном социалистическом строительстве. У этих бандитов, как ему стало известно, слепым орудием служат рядовые граждане и даже чиновники окрестных хуторов и станиц.
Искренне удивившись тому, как люди не понимают переживаемого исторического момента и всей выгоды выхода из камышей и возвращения к мирному труду, Влас Ткаченко решил им в этом помочь. По личной инициативе, разумеется, по зову души и сердца. Он даже подумал, что, может быть, до них не доходят воззвания властей и постановления об амнистии, и они просто не знают, что такая амнистия им гарантирована. И он решил сходить в плавни на переговоры к бандитам, чтобы вразумить их, недопонимающих, и вывести их, заблудших и слепых, к мирному труду. Позже, вспоминая о своем вкладе в борьбу с белозелеными бандами, он так объяснял свое решительное намерение: «В силу дарования актов амнистии заблудившимся от имени РСФСР я решил пойти к зеленым на переговоры, дабы они раскаялись и занялись мирным трудом совместно со своими семьями».
Конечно, никакие это были не бандиты и не зеленые, хотя в условиях беззакония и вконец расстроившейся жизни немало лихих людей бродило по дорогам, готовых не только ограбить, но и лишить жизни. В то время добрая треть жителей приазовских хуторов и станиц хоронилась по камышам, спасаясь от террора и репрессий. Камыши тогда, что называется, кишели людьми. Причем, скрывались целыми семьями, с женщинами и детьми.
В том, что они ушли в плавни, была, конечно, виновата не слепота их, как полагал невозмутимый Влас, а власть и ее жестокая, бесчеловечная политика. Но Влас Ткаченко искренне полагал, что стоит только людям объяснить ситуацию, как они сразу все поймут. Тогда он взял удостоверение в местном Ста-роджерелиевском исполкоме, подписанное самим товарищем Торгашевым за номером 0901 о том, что является уполномоченным для переговоров с бело-зелеными бандитами. Это удостоверение, как напоминание о славных героических временах, Влас Порфирьевич Ткаченко хранил потом до конца своих дней.