Кубок королевы Розамунды
Шрифт:
Ну да, конечно, это и сначала было ее отражение, а Марианне померещилось в темноте невесть что…
Марианна вздохнула с облечением и хотела уже вернуться в постель, но вдруг из темноты снова донесся таинственный шепот:
– Нахэрхэн! Иди сюда!
Шепот шел оттуда, со стороны столика.
Марианна сделала шаг вперед, и еще один шаг… она двигалась медленно, словно преодолевая сопротивление тяжелой воды, наполняющей комнату. Или лунного света.
Но вскоре она стояла уже перед самым столиком.
Загадочный голос снова позвал ее.
И
Раздался щелчок, открылась дверца потайного отделения… и Марианна едва сдержала крик.
Оттуда, из этого потайного шкафчика, на нее глядели пылающие красные глаза.
В первые секунды в ее душе не было ничего, кроме ужаса… но потом она поняла, что это не глаза сказочного чудовища, не глаза кровожадного порождения ночных кошмаров, а всего лишь два больших старинных рубина, вставленные в глазницы черепа. Черепа, который она нашла в кладовке галереи.
Первым побуждением Марианны было закрыть дверцу, отгородиться от черепа, отгородиться от его пристального пылающего взгляда – но она тут же поняла, что закрытая дверца не поможет ей, что это череп разбудил ее посреди ночи и что он не оставит ее в покое, что он будет звать ее снова и снова…
Зачем он зовет ее? Что он хочет ей сказать?
– Чего ты хочешь? – проговорила Марианна дрожащим от волнения голосом.
Наверное, она ничуть не удивилась бы, если бы череп ответил ей, но этого не произошло.
Он только смотрел на нее, упорно и пристально смотрел пылающими рубинами глаз.
И этот пристальный пылающий взгляд переливал в нее какие-то новые, незнакомые чувства.
В этом взгляде было что-то древнее, дикое, яростное. В нем пылала жажда мести, безжалостной и беспощадной.
Марианна в первый момент растерялась.
Чувства, которые внушал ей взгляд черепа, были не из нашего времени, не из нашей жизни. Они пришли из глубокой древности.
Марианне привиделась вдруг огромная пиршественная зала, заполненная дикими свирепыми воинами с огромными косматыми бородами, с длинными волосами, заплетенными в косы. Они пили из золотых и серебряных кубков, ели сочащееся жиром и кровью мясо, хохотали над дикими и примитивными шутками.
А посредине этой залы, посреди этого варварского разгула, среди этих хохочущих дикарей стоит женщина… женщина, чем-то похожая на нее, на Марианну.
В руке у нее – кубок, сделанный из человеческого черепа, кубок, полный вина.
Рядом с женщиной стоит мужчина – самый страшный, самый свирепый из всех на этом варварском пиру. В руке у него меч, и этим мечом он угрожает женщине.
Марианна не слышит слов, не понимает их, но она прекрасно понимает язык жестов и выражение лиц.
Мужчина с мечом принуждает женщину выпить вино из кубка… выпить вино из черепа.
Женщина смотрит на него с отвращением и ненавистью.
Она пьет вино, но между глотками ее губы шевелятся, и Марианна, не слыша ее слов, понимает их:
– Чтоб ты сдох!
Она потрясла головой, чтобы избавиться от видения,
– Успокойся! Я сделаю все, что ты хочешь!
Показалось ей или нет, что глаза-рубины слегка притушили блеск? Во всяком случае, никто не звал ее больше, никто не беспокоил, в комнате наступила тишина.
Марианна легла, но сон не шел. Она думала о муже. Теперь совсем по-другому оценивала его поступки.
Он унизил ее, унизил при своей девке. И теперь все небось узнали в подробностях, что произошло. И самый главный вопрос: откуда у него взялись серьги? Она обязательно это выяснит, и если ее муж хоть как-то, хоть косвенным образом причастен к смерти ее отца – Марианна ему отомстит. Жестоко отомстит.
Теперь не было у нее в душе того страха, который она испытывала перед мужем в ресторане, когда поняла, что он может сделать с ней все, что захочет. Она и сейчас знала, что он опасен. Но вместо ужаса в душе ее была одна лишь холодная ярость. Он может ее убить, но и она, Марианна, пойдет на все, чтобы ему отомстить.
Никто не сделает это за нее, она никому теперь не доверяет. Только себе.
Пиршественную залу освещало багровое дымное пламя укрепленных на стенах факелов. В этом неровном зловещем свете лица лангобардской знати, приближенных и дружинников короля Альбоина казались особенно дикими и свирепыми. Густые бороды, длинные, заплетенные в косы волосы, горящие глаза…
Павел, ученый грек, которого горестная судьба и наступившее темное время привели на этот варварский пир, наблюдал за происходящим, чтобы потом, глубокой ночью или следующим утром, уединившись в монастырской келье, записать все в своей хронике. Если, конечно, ему повезет дожить до утра.
Замок, где пировал властитель лангобардов со своей дружиной, знавал лучшие времена. Еще двести лет назад Верона была процветающим римским городом, и в этом зале пировали римские патриции, им подавали тонкие блюда и драгоценные вина, деликатесы, доставленные из разных концов империи, их развлекали актеры и танцовщицы, пиршественные ложа были усыпаны лепестками роз…
Но Рим слабел, а с севера наступали неисчислимые орды варваров. Великая империя еще долго сопротивлялась их нашествию. Здесь, под стенами Вероны, был разбит могущественный правитель готов Аларих. Но потом готы все же захватили и разграбили город, потом их вытеснили византийцы…
И вот теперь здесь правят лангобарды, эти бородатые дикари! Косматые, страшные, более похожие на медведей, чем на людей, созданных по образу и подобию Божьему…
В чем же причина такого поворота событий? В чем причина падения могущественной империи, подчинившей себе почти весь мир? Было ли это просто прихотью судьбы или гневом Господним, суровой расплатой за нечестие римлян, за то, что они поклонялись ложным богам, не желая принять истинную веру?
Взрыв смеха на верхнем помосте, где восседал Альбоин со своими приближенными, прервал мысли Павла.