Кубрик: фривольные рассказы
Шрифт:
Он вошел в мой кубрик весь в крови, сказал пару слов и упал без сознания. Вокруг ни души. Весь экипаж и наши курсанты стояли в строю, как уже говорилось, по «Большому сбору» на спардеке, на верхней палубе.
А Сергей в болевом шоке.
Я думал одну секунду.
Вернее, я совсем не думал, кинулся к нему, схватил его безжизненное тело в охапку, пододвинул к трапу, а потом изо всех сил начал тянуть и тянуть его по ступеням наверх, подниматься то есть по трапу, а затем проволок его через двери по штормовому коридору – а он
Почти задохнувшись, я вынес эту тушу на спардек.
Экипаж и курсанты стояли в строю и смотрели на меня, а я волок Серегу через весь спардек, всего в крови, вдоль этого бесконечного строя, и ничего не мог сказать, потому что тащить надо было в лазарет, быстро, а у меня сил не было вести разговоры, и сердце мое было готово вот-вот лопнуть; а люди в строю стояли, молчали и смотрели, как в полуметре от них волочат окровавленное тело, я же, задыхаясь, так ничего и не вымолвил, я почти умер, когда притаранил Сергея в этот проклятущий лазарет.
Вот так я все-таки и увидел Суэц.
Да, о Сереге: все тогда обошлось, и мы потом служили вместе на больших десантных кораблях. Как-то ему понадобилось оклеить обоями квартиру. Причина проста: назавтра приезжала жена, а Мирон, его одноклассник по училищу, обещал, но в последний момент отказался помочь. Я же случайно встретился с ним по дороге на сход и, несмотря на то что в училище учился не в его, а в соседнем классе, и под пару бутылок коньяка к двум часам ночи помог я Сергею покончить с ремонтом.
Так вот, сколько раз мы потом вместе встречались в дружеских компаниях, когда принято говорить что-то хорошее друг о дружке или просто пить молча, Серега всегда при всех говорил мне спасибо за те обои и ни разу не вспомнил о том, как я его тогда, на Суэце, всего в крови, тащил в лазарет.
А может, и не помнит он, кто его тогда тащил? Бывает же такое.
В торжественной обстановке трудно говорить. Особенно если это обстановка вечерней поверки во время поступления в училище, когда только идут вступительные экзамены и будущие курсанты еще плохо знают друг друга, да и списки с фамилиями все время переделываются после очередного отчисления, а в строю стоит двести человек.
А я – в первый раз дежурный по роте – буквы прыгают, руки потеют. Я читаю фамилии, и в ответ названный выкрикивает: «Я!» – вот такая организация, будь она неладна.
Рядом со мной мичман, обеспечивающий порядок.
Дохожу до очередной фамилии и понимаю, что читать ее никак нельзя: в списке написано, безо всяких сомнений, «Хуети». Я показываю мичману фамилию и шепотом спрашиваю, что делать, а он мне так же шепотом: «Читай!» – а строй не понимает, отчего у нас заминка, и прислушивается, ну а я, получив разрешение, читаю:
– Ху… – еще один взгляд на мичмана и после его кивка: —…ети!
Такого взрыва хохота я никак не ожидал, потому от испуга читаю еще раз – строй еле на ногах стоит. А долгожданное «Я!» никто не говорит.
Я смотрю на мичмана, а он мне:
– Читай громче!
Я вздыхаю и громким голосом:
– Хуети!
Дикое ржанье. Я опять на мичмана – он мне опять кивает, мол, погромче бы надо. Я набираю воздуха полную грудь и…
– ХУЕТИ!
Что со строем делается – это вам не описать: некоторые приседают, опускаются на четвереньки, плачут, и вторая шеренга повисает от рыданий на спинах первой.
А меня заклинило – никто же не откликается – я как заору:
– ХУУУУ-ЕТТИ!!!
У всех истерика, включая и мичмана.
Минут через пять, когда все успокоились, робкий голос из второй шеренги:
– А может, «Хусти»?
Может, и Хусти!
Может!
Чего б ему не быть Хусти?
Конечно же Хусти, провались оно все пропадом.
Писарь торопился, переписывая список, и написал не ту букву.
Некоторые люди понимают язык животных.
Некоторые животные тоже понимают язык людей, особенно если это язык жестов, гримас и поз.
Пока вы примеряете на себя все вышесказанное, мы вам расскажем об Амазонке.
Амазонка – это ручей, протекающий через Калининградское военно-морское училище. Он полтора метра шириной и глубиной сантиметров десять. После сдачи очередного экзамена поступающие в училище собираются на его живописном берегу, пышно заросшем травой, и греются на солнышке. В конце концов у кого-нибудь из отдыхающих, видимо, просто так обязательно зарождалась одна-единственная мысль: он решал перепрыгнуть через ручей. Разбегался, прыгал – что там прыгать-то полтора метра – и падал на корточки в самой середине Амазонки – а там грязь по пояс – и человек проваливался.
Потом народ помогал ему вылезти и только что прыгнувший покоритель Амазонки, а быть может, в будущем покоритель морей, шел в душ бассейна. К этому времени на зрелище подтягивались курсанты. Среди кандидатов молчаливый шок. Не перепрыгнуть эту канавку просто невозможно – так и я думал, грешный, но предпочитал смотреть, как прыгают другие, и они прыгали.
Понимаете, на флоте так принято: если кто-то только что прыгнул и при этом чуть не утонул в дерьме, то за ним обязательно прыгнет еще кто-нибудь.
Очередной герой созревал в среднем каждые двадцать минут.
Он разбегался, прыгал, и его опять вытаскивали из грязи. Я не видел ни одного перепрыгнувшего. Ларчик открывался очень просто: раньше берега ручья были болотом, потом их задернили – обложили кусками дерна с травой, но под травой болото-то осталось. Так что разбегающийся сперва не чувствовал под ногами трясины, но стоило ему с силой от поверхности оттолкнуться, как дерн не выдерживал нагрузки, и вся сила толчка уходила в почву, а человек, не взлетая вверх, по инерции падал вперед в ручей.