Кучум
Шрифт:
— Плывите вдоль берега, мы там пробьемся!
Струг потихоньку отчалил и поплыл к устью Вагая. Ермак подобрал оброненное кем-то копье и, прикрываясь от сыплющихся на него ударов, отбросил оказавшихся у него на пути двух юнцов, скалящих злобно зубы, и побежал в противоположную от берега сторону. Сабанак кинулся следом. Татарские воины не сразу сообразили, куда побежали казаки, и чуть отстали от них.
Ермак и Сабанак легко проскочили заросли кустарника и оказались на берегу небольшой протоки, впадающей в Вагай. Они вошли в воду по колено, когда сзади раздались крики и их преследователи выскочили на берег, угрожающе размахивая
— Быстрее плыви — крикнул Ермак и сам поспешил на глубину, уходя почти по колено в вязкое дно.
— Сейчас, сейчас, — Сабанак брел следом, в нескольких шагах от него, и вдруг споткнулся, начал оседать. Атаман, — прохрипел он и протянул руку.
Ермак обернулся и увидел, что в спину Сабанаку угодило копье, одним движением вырвал его и потянул обвисшее тело за собой. Он плыл, загребая левой рукой, как вдруг из прибрежных кустов вылетело несколько стрел и, просвистев, впились ему в плечо. Он заскрежетал зубами, рука против воли разжалась, выпустив Сабанака, который тут же ушел под воду. Ермак набрал побольше воздуха в грудь и постарался нырнуть как можно глубже, пока не смог достать до дна руками.
Татарские воины радостно закричали, увидев как скрылись под водой головы плывущих, и кинулись следом, чтоб выловить их. Но сколько не шарили в темноте копьями по дну, не подныривали, но найти ни того, ни другого не удалось.
Казачий струг долго не удалялся от берега и гребцы всматривались в темноту, поджидая Ермака и Сабанака. Никто не хотел верить, что они погибли. Пытались подойти ближе к берегу, но были встречены градом стрел и отошли на середину реки. Зарядов почти не осталось, да и стрелять они не могли из-за проливного дождя. Уже начало светать, когда казаки наконец решились вернуться обратно в Кашлык. Они везли двух убитых, в том числе есаула Якова Михайлова, не досчитались еще пятерых.
— Неужели атамана в плен взяли? — всхлипнул, ни к кому не обращаясь, Гришка Ясырь. — Он мне заместо отца и брата был… Жалко-то как…
— Не хнычь, — отвечали ему хмурые казаки, — не дался бы он живым. Поди утоп в реке, а то и зарубили…
Через неделю рыбаки вытащили на берег тело утонувшего воина в дорогом стальном панцире и решили, что это и есть казачий атаман, знаменитый Ермак, погибший в ночном бою на Вагае. Его раздели, поделили вооружение меж собой и похоронили с почестями на священном кладбище, где лежали знаменитые вожди и старейшины. В первую же ночь возле могилы видели здоровенного волка, который громко выл, не боясь людей, подняв в небо страшную голову.
Рыбак Назис выплыл, держась за долбленку, и через два дня нашел утонувшую Заилу-Сузге, поплакав, отвез ее на древнее ханское кладбище, где и предал земле.
Матвей Мещеряк, оставшись за атамана, две недели не уходил из Кашлыка, все надеясь, что вот-вот раздадутся тяжелые и неторопливые шаги Ермака, и он, подойдя к нему, опустит руку на плечо, спросит: "Что, есаул, тяжко? Ладно, давай вместе думать, как дальше жить станем…" Не было атамана. И чем дальше он думал, тем более укреплялся в мысли: надо уходить обратно на Русь. Еще одну голодную зиму им не пережить.
А тут еще пришла весть, будто татары выловили тело атамана и с почестями захоронили его. Хотел поднять остатки казаков Мещеряк, отбить утонувшего атамана, предать земле по своему обычаю, да передумал. Зачем кровь проливать, когда ничего изменить уже невозможно.
Сибирские заливные луга лежали, напитанные влажными предосенними росами, спутывая шаг, удерживая зверя и человека, ступившего на них. Умолк стрекот кузнечиков, молчала кукушка в прозрачном березняке и лишь безудержно плавилась рыба в реке, резвились молодые щурогайки, гоняясь за мальками, выскакивали на поверхность и тут же булькались обратно, уходя на глубину. И все. Снова тихо и гулко, пусто вблизи ханского холма.
Так простояв две недели, последняя казачья сотня погрузилась на струги и на прощание выстрелили в воздух, помянув остающихся здесь товарищей. Налегли на весла, с каждым взмахом удаляясь все дальше от ханского холма, упруго сдерживающего бег стремительного Иртыша. Матвей Мещеряк сидел на носу, вглядываясь в набегающую на них крутоярь. А казаки, упершись сапогами в днища стругов, откидываясь назад с каждым взмахом, провожали оставляемый ими навсегда городок низкими поклонами и недолгими взмахами длинных, взмокших от речной воды весел. Сам холм, увенчанный белой короной многослойных облаков, таял и уменьшался, оставаясь столь же притягательным и желанным, таящем в себе силу и власть над страной, зовущейся Сибирью.
ПОЗНАНИЕ ПЛЕНА
Хан Алей, узнав про уход казаков из Кашлыка, незамедлительно занял его со своими нукерами и поспешил объявить всем князьям и бекам, чтоб везли ясак и отправляли к нему воинов на службу. Но не прошло и десяти дней, как пожаловали гонцы от Карачи-бека, который просил молодого хана о встрече. Визирь ждал его неподалеку, но приехать в городок сам не мог из-за болезни. Так сообщили гонцы. Алей выехал с большими предосторожностями, не особо доверяя хитрому Караче-беку, и вскоре убедился, что поступил разумно, у ближайшей переправы его ждала засада. Не приняв боя, повернул обратно в Кашлык. Подъезжая к шаткому мосту через глубокий ров, заметил, что на башнях сидят лучники и целятся в него. Развернув коней, ускакали обратно в лес, ушли вверх по Иртышу, где узнали о стремительном занятии Кашлыка князем Сейдяком. Вместе с ним был и Карача-бек, который уже не верил ни в силу хана Кучума, ни его сыновьям, посчитав за лучшее принять сторону направленного могучей рукой бухарского хана Абдуллы молодого князя Сейдяка.
Осенью под стенами Кашлыка проплыли суда русского воеводы Мансурова, посланные царем Федором на подмогу казакам. Но они проплыли без остановки вниз на Обь, где и зазимовали.
Прошла зима и пришедшие с Туры рыбаки сообщили о закладке русскими воеводами острога на месте старой сибирской столицы Чимги-Тура. А еще через лето появились русские суда и при слиянии Иртыша с Тоболом вскоре на горе встали свежеструганные стены еще одного небольшого городка.
Поздней осенью снедаемый любопытством князь Сейдяк пригласил к себе Карачу-бека и, оставшись наедине, спросил:
— Думаешь, русские надолго пришли в нашу землю?
— Судя по всему, надолго. Сами они вряд ли уйдут.
— Может, запалить их городок? Перебить всех и останки сбросить в реку, рыбам на корм?
Карача-бек надолго задумался, посидел так, опустив глаза, а потом заговорил:
— Вряд ли твои желания, уважаемый хан, соизмеримы с нашими силами. Не так-то легко выкурить русского медведя из берлоги. Нужна хитрость и смекалка. Я бы не советовал тебе нападать на городок.
— Что же тогда? Сидеть и ждать, когда они выбьют меня из Кашлыка? Нет, действовать лучше всего сейчас, не откладывая.