Кучум
Шрифт:
Пальба стояла непрерывно и с чердака уже не раздавалось ни одного выстрела. Обороняющиеся боялись и голову показать. Может, они и вовсе спустились вниз или укрылись в подвале.
— Надо бы бревно поискать да дверь высадить, пока тут огонь разведешь, с час не меньше пройдет, — подсказал Яков Михайлов.
— Точно, — согласился с ним Ермак, — ребята, ищите бревно.
Человек пять отправились по берегу, высматривая бревно, которое можно было бы использовать как таран. Они долго не могли подыскать ничего подходящего и почти скрылись из глаз казаков. Но вдруг до тех, кто остался у рыбацкого
— Немцы! Или свей! — Засуетились казаки и их взгляды обратились на атамана, который, нахмурившись, смотрел в сторону бегущих. Вот упал сраженный саблей один, другой, остальные бросились в разные стороны и стали не видны от дома.
— На коней! — закричал он, не узнавая свой голос. — У кого пищали заряжены, целься лучше и стрелять наверняка. Остальные, за мной! — И первым выскочил на береговую косу утрамбованного песка, и в первый раз вспомнил о царском панцире, что сегодня надел перед выступлением.
Нападающих было в несколько раз меньше, но они держались уверенно, скакали строем попарно, и ему вспомнились рассказы братьев Мезецких, как ведут себя в бою поляки и немцы. Все они были закованы в латы, а лица скрывали опущенные вниз забрала, отчего казалось, что на тебя несутся неведомые неземные существа, явившиеся из морских глубин. Ермак, выставив вперед копье, низко пригнувшись к гриве коня, скакал первым. Казаки, чуть поотстав от атамана, старались рассыпаться привычным широким строем, чтоб охватить врага, закружить, завертеть его и достать сбоку, со спины. Но их противник был готов к подобному, потому что они вдруг рассредоточились, раздвинулись, не сбивая строя, только слышались команды на незнакомом языке.
— Немцы! Точно немцы, — крикнул кто-то из-за спины и, обернувшись, Ермак увидел того самого толмача, что совсем недавно допрашивал ускользнувшего от них пленника.
— Бери того, что слева, — крикнул он толмачу и рванул коня чуть правее, сшибся с передним всадником, не ожидавшим удара и не успевшим прикрыться длинным щитом. Копье Ермака угодило ему в грудь и переломилось у самого наконечника. Стальные доспехи он вряд ли пробил, но всадник, перевернувшись через голову, полетел на землю и тяжело шлепнулся, ударившись головой о камень. "Один готов", — отбросил Ермак бесполезное копье, выхватил саблю. Рядом проскочил другой воин с перьями на шлеме и остроносой мордой на забрале. Он пытался достать Ермака копьем в голову, но тот легко увернулся и полоснул саблей по вытянутой руке. Сталь скрежетнула по железной рукавице, копье выпало из руки противника, раненая рука обессиленно опустилась вниз.
Сшиблись остальные казаки с латниками, орудуя копьями и саблями. Но лишь одного латника удалось им вышибить из седла. Тех спасала прочная броня. Казаки же ловко уворачивались, соскальзывая под брюхо своих коней, проскакивая мимо смертоносных длинных копий. Однако, двоих казаков латники сумели достать, сбросить на землю. Прорвав казачий строй, они скакали теперь прямо к домику. Оттуда забухали выстрелы и трое из немцев тяжело откинулись назад, начали сползать с седел. Но не успели казаки перезарядить пищали, как немцы были у дома, засверкали сабли,
Когда Ермак подскакал к рыбацкому дому, то увидел двух казаков, лежавших на песке с разрубленными головами, другие в растерянности смотрели на мертвецов, держа в руках разряженные пищали.
— Откуда они только взялись? — с недоумением спросил кто-то в общей тишине. — Налетели, как с неба упали…
— Немцы… — уважительно добавил другой. — То тебе не ногаи.
— Атаман, догонять будем, пока недалеко ушли? — сдерживая разгоряченного коня, спросил Яков Михайлов.
— Нам разведывать велено, а не гоняться за разными там… Сколько убитых?
— Восьмерых положили, гады.
— А мы ихних сколько?
— Ты одного из седла вышиб, да ребята двоих подстрелили. Значит, трое всего.
— Это в первый-то день… Н-да… И сразу восемь человек потерять. А дальше, что будет? — Ермак как и все был ошеломлен той уверенностью, с которой немецкие латники впятеро меньшими силами напали на них, увели из-под самого носа своих лазутчиков и, пройдя словно раскаленный нож через масло, скрылись. Сталкиваться с чем-то подобным ему пока не приходилось. Он оглядел приунывших казаков, тихо проговорил:
— Вечная память товарищам нашим, — широко перекрестился, — здесь хоронить станем или в лагерь отвезем, чтоб батюшка отпел?
— В лагерь, в лагерь. По-христиански похоронить надо, а не как собак в землю зарыть, — зашумели казаки.
— Ладно, делайте носилки, везите в лагерь. Подбери людей себе и оставайтесь здесь, — кивнул он Гавриле Ильину. — Всем пищали зарядить и едем дальше. Да держитесь орлами, а не курицами мокрыми, — прикрикнул на казаков, заметно приунывших после первой потери.
— А не зря те двое в домике сидели, — высказал свое мнение Яков Михайлов, когда они ехали по прибрежной косе, построившись по два в ряд. — Явно высматривали чего-то. Так я думаю. А как они пальбу учинили, то те, рыцари, на подмогу им и пришли. Значит, неподалеку хоронились.
— Может быть, может быть, — вполголоса отозвался Ермак, думая о чем-то своем.
— Слышь, Тимофеевич, не нравится мне все это. Ненашенская земля. Все не так.
— Где она нашенская земля? На Дону? На Волге? Там ногаи, крымчаки под боком. В Москве? Кому ты там нужен…
— И сам не знаю. Но не по душе мне война эта.
— Не раскисай, как кисель. Повоюем и обратно подадимся.
За два дня, что они провели в разведке, латники им больше не встречались. Наверное, те двадцать человек были отправлены из Ревеля для наблюдения за русским войском и обнаруженные казаками скрылись в городе. Зато часто натыкались они на пустые домики, где не было ни единой живой души. Изредка виднелись в море паруса ад небольшими лодками, что направлялись в сторону Ревеля и близко к берегу не подходили. Лишь к вечеру навстречу им попались трое нищих слепцов, шедших положив руки на плечи один другому, ощупывая дорогу длинными посохами и чутко вслушиваясь в долетающие до них звуки.