Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля
Шрифт:
Третьей было всего пятнадцать. А мне - тридцать восемь. По нынешним меркам вроде нормально. Но когда я посмотрел ей в глаза, испугался, как никогда до того. Просто потому, что увидел ее - всю. Которая и впрямь за мной - хоть на Колыму, хоть на дно Марианской впадины. А на самом деле куда - в офис? Наговорил с три короба - стандартного, что для нее, такой замечательной, нужен не я, а (подставить идеал), ну и много чего по поводу оного идеала. Даже слегка гордился собой. Какое-то время. Нет, никаких попыток суицида или даже истерик не было. Просто погасла. Лучше бы плакала, что ли.
Нет. Пусть потом озираются растерянно те, кому все равно. Сослуживцы. Коллеги. Офисный... кто сказал "планктон" - двоечник. Приросшие к стулу на восемь рабочих часов, конечно же, бентос. Планктон - это ребята на роликах у фонтана. Нектон - содержимое вон того джипа "еду-на-красный-и-законы-физики-мне-не-писаны".
Но не я. Растворюсь - раньше. Так выпало. Как подхватить в Москве не привычный грипп, а экзотическую малярию. Почти не бывает - а ведь на одиннадцать миллионов населения порядка сотни случаев в год. Рулетка русская, проворот барабана, пли.
Нет, Айхр, я не тяну время. Я не настолько трус.
* * *
– Ну че, ну да, он вернулся, ну я спрашиваю, рабочий день не кончился, что ли, ну он че, ну говорит, че-то забыл, ну а я че, у него пропуск есть, ну а надо было не пускать, да? Ну он че, он нормальный такой был, веселый даже, он последние дни смурной ходил, я че, я ему говорила, надо бы женьшеня попить да с медом, мне че, мне это доктор сказал, Виталина Максимна, ну которая в медпункте у нас, ну он мне че, ну все нормально, ну мало ли, с женщиной поругался или че. Нет, не видела, ну я че, я вахтер, а не Шерлок Холмс, ну, может, и встречался, не, я ниче не видела, к нам не приводил. Не, дома у него не была, мы че, мы не дружили, просто я че, я вахтер, ну че, ну знаю, кто какой, а то мало че, в Штатах, говорят, когда начальник достал, могут и пистолет принести, и полбашки потом у начальника нет, а че, а потому что сами без понятия, а вахтер потом отвечай, ну че, ну как сейчас, а я че, пришел человек, ну право имеет, ну пропуск-то есть, ну забыл че, а все забывают когда-нибудь. Не, если пистолет, я не отберу, конечно, я че, я старуха уже, в молодости бы отобрала, - че смеетесь? А личное дело мое читали? Ну че, ну в отделе кадров должно быть. Ну чаю да, спасибочки. Чай че, чай это полезно, и Виталина Максимна говорит, а она точно знает, она ведь из дьяволов наполовину, по матери, а че, а у нас работает, ну а что синие губы, так вокруг посмотрите, че девки с собой делают, страх один, а Виталина Максимна доктор душевный, у меня когда ноги отнялись, ну че, ну подняла мешок картошки, ну ведь хотела ж как лучше, чтобы разом, я че, я сказала: "Только к Виталине Максимне", ну че, меня к ней привезли, вот оба зятя взяли и привезли, они у меня дружные, особенно как на рыбалку ехать, так если один собрался, в три дня никого не дождесся, а рыбы привозят с гулькин хер, разве это рыба сейчас пошла, когда пигалицей была, помню, вооот таких окуней ловила, и всё ловили, и ниче, а сейчас только время тратить на ту рыбалку таскаться, вообще не щука, а один скелет обглоданный, че там есть, слезы одни, ни нафаршировать, ни в уху, я им уже талдычу-талдычу, да кто будет слушать тещу, но тут как такое, так оба помогли, ниче не скажу, привезли в лучшем виде, ну и я через неделю бегала уже, и на четвертый этаж без лифта, а че, только вот картошки больше не ем и не хочется, ну че, ну ерунда это, картошка, и без нее можно, вот макароны там, пельмени, гречка... Ну че, ну почитали, да? То-то. Я ведь из снайперов была, ну че, ну не в вахтеры же молодухе было идти? Две войны прошла, и ни царапины, че мне, я шустрая была и меткая, и награды дома в коробочке, а че, не ходить же во всякий день как витрина с подсветкой. Это уже на старости мы че, мы ведь пытаемся время устеречь, - ну че, ну не всегда выходит, да, а он-то че, это, характеризуется положительно, ну че ж делать, начисто исчез, все кабинеты обыскали, я и сама дважды прошла, а у меня че, у меня глаза еще почти молодые, если я не нашла, то нет его и не будет, вот хоть Виталину Максимну спросите...
* * *
Поговорили-поговорили - и забыли. Наверное, и правильно. Картинка какое-то время стояла у босса, потом при переезде конторы в новый офис - просто забыли, как и другой хлам. Какое-то время выпало: когда лежишь лицом в пол, перед тобой только пыль. И звуки тоже сквозь пыль, стекловату, колкое и мутное месиво.
Видимо, кто-то принес картинку Айхру. Может, и Сана. Она вообще часто глядит - туда.
– Айхр, а человек вообще может вернуться после такого вот... растворения?
Слова из внешнего мира, несмотря на шум прибоя, долетают прекрасно. Поговорить, правда, не получится - кто услышит, да хоть бы и увидит маленькую фигурку у камня, запятую, по сути - лишнюю закорючку?
Айхр чуть приподнимает брови:
– Не знаю. Если успел хоть немного пожить - своим, не заимствованным светом, - то может. Впрочем, успевшие обычно и не исчезают.
Помолчав, добавляет:
– Я говорил ему про закат. Мог успеть.
Надо мной - вечный закат. Времени - грузи вагонами, ешь половником. Хватит ли?
Хорошо, что я выбрал картину. Пусть, по сути, дешевую поделку, а все равно - и соленый ветер, и брызги, и черные скорлупки выброшенных мидий, и водоросли на камнях...
Даже не представляю, каково тому, кто вернулся за старым зонтиком.
МАРИНА ВОРОБЬЕВА
ВСЕ ПЬЮТ НАТУРАЛЬНЫЙ СОК
Все пьют натуральный сок,
и только я сожалею.
Огни города то лезли на небо, то спускались в преисподнюю, вверх-вниз, луна в тумане, только огни. Гилад везет последнего пассажира в ночном такси. Все, последний, и пора спать, завтра с утра встреча с полицейским инспектором. Поворот, долгий подъем, остановка на узкой улице между соснами. Гилад оборачивается назад, пассажир, пожилой дядька с седой бородой, долго перебирает деньги в кошельке, прикрывая кошелек рукой. Гилад зажигает в машине свет и насвистывает популярную песенку: "Все пьют натуральный сок, и только я сожалею". Дядька с бородой и с кошельком, из которого никак не вынырнут деньги, скорей раздражает, чем располагает к беседе, но у Гилада сводит мышцы от постоянного молчания, спазм в животе поднимается к горлу, знакомым такое не расскажешь, от инспектора мало толка, он повторяет каждый раз одно и то же: "Понимаете, такая история, никаких следов, я такого не встречал за все десять лет работы в полиции". А в последний раз добавил: "Я полицейский, а не психотерапевт. Я вас слушаю каждый раз только потому, что мне неудобно за свой полный провал. Но уже прошел почти год, кажется, зацепок не будет. А вам надо взять себя в руки, эти разговоры выматывают нас обоих и ни к чему не приводят". Гилад взял себя в руки и держал почти месяц, а потом позвонил инспектору и сообщил, что у него опять появилась идея. На самом деле идеи не было, Гилад придумывал очередной повод для разговора по дороге в полицию, насвистывая песенки в своем такси.
– Я счетчик не включал, вы можете расплатиться временем, если у вас есть немного, - собственный голос показался Гиладу не просто чужим, а уже слышанным в каком-то телесериале, одном из тех, с помощью которых Гилад убивал вечера, когда не выезжал на работу.
Седобородый медленно замер, сначала его губы и рука где-то в глубине кошелька стали двигаться, как части разных паззлов, пока не остановились, сначала рука, потом, дернувшись, полные губы из-под усов.
– Нет, - продолжал Гилад сериальным голосом, уже не обращая внимания на его звучание, - я не покупатель времени, не пугайтесь. Вы лучше скажите, люди могут исчезать бесследно? Ну то есть совсем бесследно, так что полиция ни за что зацепиться не может? Прикиньте, выходит человек из дома, держит вас за руку, прячет лицо от ветра под вашей курткой, зябнет, поднимается в дом за шапкой, потирая замерзшие уши, говорит, что так и снег пойдет и мы не доедем, но я таксист, я доеду по любому гололеду, пусть все съезжают на обочину, но не я. Дурак, надо было сказать: "Нет, не доедем", надо было подняться с ней. Я курил, прикрываясь капюшоном, до машины надо было еще идти, спускаться по лестнице, я хотел идти вместе с ней. Задумался о своих делах, о неприятностях с начальством на работе, потом о снеге, что он стал выпадать каждый год, сигареты три выкурил. Замерз, поднялся посмотреть, что так долго. Ее там не было, понимаете, не было! Я еще подождал, может, к соседям зашла зачем-то. Потом бегал искал - ее не было нигде, ни записки, ничего. Потом полиция, и никаких следов. Все. Конец. Понимаете? Такое бывает?!
– Понимаю, бывает.
– Рука в кошельке опять задвигалась и вытащила белоснежный носовой платок.
– Вы плачете, вытрите слезы.
Вслед за платком из того же кошелька показалось горлышко бутылки виски, а за ним и вся бутылка и стакан.
– А почему один?
– спросил Гилад. Остальные вопросы пронеслись в голове быстрой тучей и так и не вылились наружу.
– А потому что для вас это конец истории, а в конце человек всегда один. Не пейте сейчас, вы за рулем. Поезжайте домой, там выпейте и расслабьтесь. Завтра не надо ехать к инспектору, эта история не имеет к вашей жизни больше никакого отношения. У вас еще все будет, молодой человек.
– Бородач медленно закрыл кошелек, вышел из машины и исчез в подъезде дома между высокими соснами.
Гилад сунул бутылку и стакан в бардачок и завел мотор. Нет, невозможно, руки трясутся, конец истории, один, откуда это все? Гилад достает стакан и пытается открыть бутылку одной рукой.
Короткий стук в окно машины.
– Ну что, шофер, поехали?
– над машиной склонился прекрасный юноша.
Да, именно так Гилад и подумал - прекрасный юноша, иначе того, кто сейчас открыл дверь машины и сел на заднее сиденье, не назовешь. Широкая белая шелковая рубашка вилась на зимнем ветру. Больше ничего Гилад не запомнил.