Куда приводят сундуки
Шрифт:
– Пап, но это игра.
– Ну и пусть! Благодаря этой игре у нас на некоторых улицах ещё можно ухватить за самый кончик настоящий девятнадцатый век… И никаких «посягательств» я в этом не вижу. А в велосипедной гонке я действительно могу не участвовать. Видишь, лыжную я благополучно проспал.
Утро в Салтыковке было позднее и промозглое. Прохожих практически не было.
Сырой ветер моментально забирался под одежду. От такой погоды единственным спасением – для редких отважившихся пройтись – был станционный кафетерий на первом этаже
Из-за разноцветной горы тортов и пирожных под покатым стеклом длинной витрины сиротливо выглядывали две маленькие головы продавщиц в синих веерообразных наколках.
– Лёва, здрасьте! Лёва, Вы с невестой? Эклерчики возьмёте? Ночные. А дама? Лёва, а сырные шарики го-ря-чие, – смешно тараторила продавщица постарше.
– Лев Георгиевич, сахару я по два кусочка положила. Салфеточки не забудьте, – устало сказала молодая продавщица, выставляя на верх витрины пару картонных стаканчиков чёрного кофе.
Взгляд Ирины теннисным мячиком перескакивал с одной стороны витрины на другую: от отца к этим двум женщинам и обратно. Отец же, с довольной ухмылкой, обхватил озябшими пальцами горячие стаканы и направился к столикам. Ирина попросила положить в одну коробочку десяток разносортных пирожных, завязать «с собой» маленький тортик и присоединилась к отцу.
Пять высоких столиков были выставлены в один ряд у огромного окна, напротив которого, через дорогу, красовался на заборе плакат «Культурно торговать – почётный труд».
– Пап, признавайся, ты здесь постоянный клиент?
– Можно и так сказать. Вообще я здесь подрабатываю грузчиком время от времени.
– Ты?! Сколько всего я о тебе не знаю! Подожди, ты бросил свою редакцию, потом сидел неотлучно за своим письменным столом, кода же ты успел на работу сюда устроиться?
– Понимаешь, мне по сюжету моей книги это нужно было года три назад… Проработал два месяца в ночную смену, понравилось: одну ночь несколько машин загружаешь-разгружаешь, под утро – горячий хлеб за пазуху и на три дня голова свободна. Потом надоело, ушёл, вернулся через год, на месяц, приняли как родного. С тех пор иногда подрабатываю.
– Ты популярен!
– И полезен, заметь! Мне, кстати, сегодня вечером заступать на смену. Как тебе местный кофе?
– Вполне. Главное, дешёвый.
Я сошла в Салтыковке. Приятная тишина. Синички крутились на ветках. Снег – белый. Старушки торговали вязаными носками. Не хотелось никуда отсюда уезжать. Хотелось вечно стоять здесь, прямо на платформе, смотреть поверх заснеженных крыш дачных домиков, слушать перекличку галок. Сырой ветер немного портил всю картину, но он был какой-то другой – не московский, не противный… Я замотала голову и шею длиннющим коричневым шарфом и пошла вдоль Разинского шоссе искать «Медицинский» поворот.
Увидев снегиря на заборе, я чуть не села в снег от удивления.
– Смотрите! Живой снегирь! Вот, совсем рядом! – крикнула я в панике прохожему старичку в синем ватнике.
– Больная, что ли? – нехотя ответил старик на ходу и сплюнул в снег.
Всё-таки большой город вышибает из нас самые простые вещи; я, кажется, готова была удивляться даже чистому белому снегу за деревянными заборами… А замёрзшее яблоко на ветке в чьём-то саду, совершенно скомканное и побуревшее за зиму, буквально приковало мой взор. Я чувствовала себя гостьей в волшебной стране Салтыковке.
С нужным мне поворотом я определилась довольно быстро: имя ему было – Аптекарский переулок. И теремок на нём действительно был один единственный, как и обещала Ирина мама.
Я вошла в калитку. Всё правильно: табличка на стене рядом с резным крыльцом «Дача 10». Значит, я там, где надо. С крыльца кубарем скатилась чёрная дворняжка на высоких лапах и кинулась мне навстречу, яростно виляя хвостом. Поравнявшись с моими сапогами, она рухнула на спину и не прекращая хвостовые вращения предложила мне почесать ей брюшко… Не знаю, кому из нас двоих было приятней… Ух, вонючая Москва! Надо срочно переезжать в деревню! Заведу себе пёсика лохматенького, чтобы жил на крылечке. Гулять ходить с ним не надо три раза в день: собака и так круглосуточно на воздухе здоровье поправляет. И не приходится ей чихать от выхлопных газов, переходя городские проспекты.
– Вы меня определённо преследуете! – прогремело за моей спиной.
Я обернулась: по тропинке от калитки к дому шли Ирина и мужчина лет пятидесяти. Я прекратила массажировать пёсье брюхо и выпрямилась.
– Меня сюда прислала Ваша мама, с которой мы абсолютно случайно столкнулись на Селезнёвской улице в начале этой недели, – сказала я.
– Мама не выходит из дома, она не выносит толпу – придумайте что-нибудь другое, – грубо отреагировала Ирина.
– Значит так, – я приняла её тон, – во-первых, я не девочка, во-вторых, ваша мама ела мороженое, и в-третьих, если Вы будете продолжать разговаривать со мной в такой же манере…
Что сказать дальше – я совершенно не знала. Мною руководил гнев. На помощь пришёл Ирин отец:
– Дочь, это ведь та милая девушка, которая приходила к нашей маме, я правильно понял? Молодец, что добрались до нас! – обратился он ко мне. – Сейчас всё окончательно выясним. Заходите в дом. И пирожные наши будут кстати.
Изнутри дом был так же «витиеват», как и со стороны фасада: десяток маленьких комнаток, чуланчиков, террасочек-верандочек… И всё это на разных уровнях и под разным углом от широкого коридора, проходившего через весь дом. Играть в прятки здесь было бы сплошным удовольствием!
Коридор заканчивался большой гостиной (это я её для себя так определила): дюжина кресел в серых чехлах, большой круглый стол под оранжевым тканным абажуром, на столе – сухой букет астр в белой керамической вазе. По стенам – бесконечные старые книжные шкафы из светлого дерева; на них я насчитала шесть разнокалиберных глобусов одинаково пыльных…