Кухня века
Шрифт:
Суп всем понравился. Мясной. Вышло по 2 хорошие тарелки. Только мало хлеба. Он был съеден без остатка за обедом. Потом мы выпили чая с вином и улеглись спать. Спим все время не раздеваясь, так теплее. Это удивительно, что даже забываем, что рядом идет война.
31 декабря 1941 г.Сегодня спокойный день. Без ветра. Мороз 11—12°. Мне утром пришлось в 6:30 идти за хлебом. Хлеб получил без очереди, попутно нашел покупателя на Олину муфту. Этот покупатель, удивительно, пришел к нам в 22:30 вечером и принес нам 700 г хлеба, который был нам нужен на завтра, то есть на 1 января 1942 г.
Мы приготовились к встрече Нового
Не буду описывать подробности нашей чудесной, мирной, добродушной трапезы, которая началась в 10 ч. вечера и продолжалась до 1 ч. ночи. Эта скромная трапеза была полна самоотверженных чувств, самых добрых намерений и настроений, и самых добрых, мирных надежд и пожеланий в обстановке, я позволю себе это сказать, — прекрасного уюта и тепла. Тепло было (что редко бывает) в нас, в комнате, тепло было на душе, мы были полны самых теплых, дружных, прекрасных оптимистических чувств. Мы стали сытыми. Чай был достаточной крепости до конца трапезы. Самовар наш кипел и шумел до 12 ч. ночи и только после окончания чаепития успокоился.
Завтра мне предстоит к 8 ч. утра отправиться за карточками к домоуправу, а потом пойти за хлебом.
Привет тебе, наш жданный 1942-й год.
1 января 1942 г.Спали до 12 ч. дня. В 1 ч. дня обедали. Улеглись все спать в 19:30 и спали сладким сном до 5 ч. утра. Мороз к утру — 32°. Ночью была слышна канонада со стороны Белоострова и Ладожского озера.
2 января 1942 г.В очереди в магазине с 7:30 до 9 часов утра, затем с 10:00 до 1 часа дня. С 13:30 до 18:30 я просидел в очереди в ЖАКТе, потом опять в дежурной хлебной очереди (из них 2 часа на морозе), пока, наконец, не получил карточки на январь и хлеб за 1 и 2 января. Оля пришла домой еще позже — в 7 ч. вечера и ничего не получила: за пять человек до ее очереди мука (вместо крупы) кончилась. Но это — к счастью. Давали какую-то муку с примесью, хоть и белую. А то дают чистую ржаную муку. Может, на наше счастье получим ржаную, и качеством, и калорийностью лучше.
Однако как безжалостно пусто прошел день: все время в очереди. И кругом рассказы об умирающих от истощения. Трагедии, но без слез.
Удивительно, что нынешние смерти совершенно не оплакиваются, а наоборот — с какой-то особенной интонацией всегда добавляют: «Теперь ведь карточки на умерших не отбирают до конца месяца». Как-то похоже, что смерть одного члена семьи спасает от смерти другого.
Все с какой-то ревностью цепляются за жизнь. Жадные, голодные. От пайка тайно урывают от других кусочек хлеба, и будто не брал, едят сырое мясо, муку, крупу.
В очереди за хлебом одна евреечка сетует на своего мужа, который сидит дома по бюллетеню, что он строго делит паек хлеба между нею, детьми и собою по норме и что сейчас даже не доверяет ей получение своей части и за пайком при всей своей слабости пошел в булочную сам. Дома ест отдельно свой паек, а дети смотрят с завистью на него, а он сопит и ест. Детям ничем не поможет, только думает о себе.
Все 25 отделение милиции получает свой паек через черный ход магазина № 44 вне очереди. Они там жарят прибывшее мясо и запивают его вином. Все милиционеры, дежурящие в магазине, — пьяны. Продавщица Валя говорила моей соседке в очереди, что 30 декабря все завы жарили мясо за перегородкой, а их, продавщиц, не допустили.
Общее мнение, что там, где завмаг — еврей, снабжение населения через тот магазин проходит успешнее. Пожалуй, это верно. Русский — это вор, нахальный и бесцеремонный, а еврей и этот «спорт» умеет провести организованнее и незаметно, да и без скандала. Русский, попадая в чужой огород, ворует рывками, хапает, топчет многое зря, а еврей делает более крупные дела, но с меньшими убытками, без шума и скандала. У евреев много «своих», и они легче получают с оптовых баз то, что нужно, а русский груб и любит поссориться из-за принципа, а потом это отражается на деле. Страдает только потребитель. И еще одно зло — русская лень. Трудно раскачаться, особенно если где пахнет вином.
Пешее хождение требует от человека усиленных затрат энергии, а учтя нашу неорганизованность (очереди с ночи, суетня с получением продуктов), эти затраты энергии еще более возрастают. Наше же население в Ленинграде в настоящий момент по моему мнению получает всего только 5—6% возмещения этих затрат (иждивенцы и служащие), да и рабочие ненамного больше (7—8%). Вот причина такой большой смертности, что могилы приходится рыть не лопатой, а взрывать динамитом, а мертвецов укладывать штабелями, как дрова. И нет при этом ни рыданий ни слез. Как все это грустно!
Привожу фактические данные об обмене вещей на продовольствие натурой. Сам наблюдал это на рынке.
Швейная ручная машинка — 10 кг картофеля.
Шапка-ушанка — 125 г хлеба.
Муфта дамская под котик — 600 г хлеба.
Платок белый ситцевый — 50 г дуранды.
Самовар никелевый, бывш. в употр. — 1 кг хлеба.
Патефон с пластинками 30 штук — 1 кг хлеба + 1,5 кг мяса + 500 г жира.
Часы золотые дамские — 5 кг жира.
Дамское манто беличье — 5 ведер дуранды (жмыха) и 2 ведра капусты квашеной.
Калоши мужские 41—42 разм. — 150 г хлеба.
Отрез шерстяной (двойной) 1 метр, на юбку — 500 г хлеба.
Одеколон тройной 250 мл — 1 кг дуранды.
3 января 1942 г.Удачно продали отрез шерстяной метровый на юбку за 700 г хлеба! (Конечно, черного, с примесью дуранды.) Поставили самовар и на радостях пили чай с хлебом. Ссора с Олей. Все на почве голода. Голод может породить зло.
4 января 1942 г.У нас уже совершенно нечем жить. Суп мы не делаем. Питаемся только чаем и 200 г хлеба на человека в день. Слава богу, есть еще очень немножко сахара, и мы по малюсеньким порциям употребляем его с чаем.
5 января 1942 г.На пл. Толстого, простояв в очереди в магазин с 8:00 до 12:00, получил 4 банки консервов по 350 г на себя, Петю и Бахшиева. Счастье! Кроме того, мне удалось обмануть продавщицу и получить в магазине, где мы не были прикреплены, 2 кило муки с отрубями вместо крупы по старым декабрьским карточкам! Это для Оли было целым счастьем. У нас — праздник. Я, мама и Оля сразу вскипятили самовар и в стаканах устроили род густого мучного «какао». Это было дивно прекрасно! Отошли от стола в самом хорошем настроении. Заморили червячка. Мне вообще везет: я достал Оле 2 кг (2 коробки) «стирального порошка», а по Петиной карточке — еще и мыла в керосиновой лавке. Радости и счастья я принес так много, что Оля даже заплакала.