Кукла дядюшки Тулли
Шрифт:
Ничего не произошло. Я стала долбить еще, и от ужаса у меня прибавилось сил. Откололся небольшой кусок, появилась паутина трещин, и при следующем ударе стекло треснуло. Воздух со страшным свистом ворвался в отверстие, и боль в ушах тут же прошла. Вода полилась прямо в сад и потекла ручьями к нижней террасе сада. Я выпустила ящик и схватилась за металлическую раму купола, стекло больно впилось в руку, но я не обращала внимания. Я выломала руками остатки стекла и вылезла в отверстие, и прибывающая вода уже стала подспорьем, а не помехой.
Я рухнула в лужу по соседству, радуясь, что ощущаю под ногами твердую почву, и поползла в сторону следующей террасы, где земля была еще сухой. Нижняя часть сада представляла собой бурлящий грязевой поток, и из разбитого купола к нему теперь устремился новый ручей. Я легла на землю, на размокшую траву, смакуя каждый вдох, чувствуя теплое прикосновение солнца, которое подсушило разводы грязи на моей коже. Затем, шатаясь, я поднялась на ноги, спотыкаясь на каждой ступени сада, и вышла к объездной дорожке у дома.
Я открыла парадную дверь и, ускоряя шаги, прошла тем же путем, что и в день приезда в Стрэнвайн. Я завозилась с дверью в собор, и когда мне наконец удалось ее открыть, я рухнула на колени. Из щелей потайной двери в стене сочилась вода, заливая пол, но дверь открывалась внутрь туннеля, а не наружу, и поэтому была теперь намертво зажата огромным весом воды.
Я лежала безвольной грязной куклой на полу собора, когда меня нашла миссис Джеффрис. На лбу и подбородке у меня засохла кровяная корка, и когда я рассказала ей почему, она заплакала, и я немножко поплакала вместе с ней. Мы сидели вместе в грязной луже, и наши голоса эхом отдавались от купола собора. А потом, когда дальше плакать уже было невозможно, я положила голову ей на колени и, всхлипывая, рассказала про Бена Элдриджа, опиум и Дэйви, как стреляла из винтовки, ломала коньком стеклянный купол и даже что я подозревала ее, а она только молча гладила клубок моих спутанных грязных волос. И снова и снова между рассказами я спрашивала ее, где дядя и где Лэйн, а она только повторяла: «Не знаю, голубушка, не знаю».
Когда я уже начала терять сознание от усталости, она помогла мне встать и отвела в комнату Марианны. Там мне стало совсем спокойно, уже не осталось сил нервничать и даже думать. И мы увидели, что за розовой портьерой на кровати, подтянув покрывало к самому подбородку, спокойно спит дядя Тулли в своем черном сюртуке. Я постояла у кровати, разглядывая его, но он даже не проснулся.
— Дай ему отдохнуть, — сказала миссис Джеффрис охрипшим от рыданий голосом. — Иногда хорошо забыться.
Затем она очень осторожно вынула конек из моей руки. Я даже не замечала, что до сих пор сжимаю его пальцами. Пришлось извести две ванных воды, чтобы отмыть меня от грязи. Меня успокаивало то, как миссис Джеффрис трет мочалкой мою синюю от кровоподтеков кожу, хотя иногда она снова начинала плакать, но мне даже становилось легче от того, что кто-то переживает мою боль вместе со мной. Затем она помазала меня какой-то целебной мазью, одела в ночнушку и уложила спать в постель Мэри. Куда пропала Мэри, я тоже не знала. Под теплыми лучами полуденного солнца я заснула, а рука миссис Джеффрис лежала у меня на лбу. Мне все еще казалось, будто я покачиваюсь на волнах, хотя вокруг не было никакой воды.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Я проснулась и тут же села в постели, в окно светило утреннее солнце. Я отдохнула, но внутри осталась тяжесть, ноша, от которой я еще не скоро освобожусь. Всю ночь мне снились рев воды, плеск водопадов и звонкий голос, приказывающий мне бежать. Я тихо встала, неуверенно покачнувшись на ногах, надела одно из платьев Мэри, заплела волосы в косу и спрятала их под косынку. Порез на лбу неприятно саднил, одна рука распухла и расцветилась живописными переходами из зеленого в фиолетовый, и по всему телу были разбросаны маленькие ссадины и синяки. Я на цыпочках прокралась в спальню Марианны.
Здесь было темнее, толстые занавески скрывали солнечный свет. Первым делом я заметила кучку битого фарфора на столе. Все мои чашки, что когда-то мы перетащили из кухни, были расколоты в куски.
— Они все были липкими, — донесся от камина голос миссис Джеффрис. Она сидела в кресле. — Слегка липкими изнутри, и если тщательно не изучать, то можно было и не заметить.
Я ковырнула пальцем один изломанный кусочек.
— И вы решили перебить их все.
— Я как-то видела этого выродка с зеленой полосатой чашкой в руках. Увидела, и тогда даже ничего не подумала. А твой сахар я выбросила в окно.
Я оставила в покое остатки чашек и подошла к постели, на которой спал дядя.
— Ночью приходил Лэйн, но я сказала, что ты спишь. Мы немного поболтали, и я объяснила ему парочку важных вещей, прежде чем отпустить. И также заходила Мэри Браун, но она ушла еще раньше. Думаю, ее помощь нужнее дома.
— Вся Нижняя Деревня, скорее всего, затоплена?
— Почти наверняка, мисс.
— Тогда у Мэри не осталось дома.
Она вздохнула.
— Выходит, что нет.
Дядя дышал глубоко и спокойно. Если во всем этом виновата я, то и расплата должна стать соответствующей.
— Я пойду в Верхнюю Деревню, миссис Джеффрис.
— Как пожелаешь, голубка. — Она подошла ко мне и стала задумчиво смотреть, как я поправляю дядины одеяла. — Но сначала нужно как следует позавтракать, а то тебя ветром унесет.
— Он так крепко спит. Не испугается, когда проснется?
— Думаю, все будет в порядке, мисс. Он не захочет отсюда уходить.
Я посмотрела в ее красные, опухшие глаза.
— Вам удалось поспать?
Но она только молча приобняла меня, сжав рот в грустную узкую полоску, и я уткнулась лбом в ее седые растрепанные волосы.
— Спасибо вам, — сказала я.
Мы стояли у последнего холма перед Нижней Деревней, на окольном пути, и смотрели вниз на небольшое море. Канал полностью исчез, точнее разросся, вобрав все в себя, и только кое-где виднелись крыши домов и одинокая церковная колокольня, в остальном же это было царство воды. Мастерская и дымовые трубы исчезли из виду. Лодки, сорванные с якорей, медленно плавали там, где еще недавно были многолюдные улицы. Одна из них была перевернута вверх днищем, и на нем я разглядела черно-белую корову. Я подумала о дядиных игрушках, о фигурках отца и бабушки, смытых рекой, — почему всему здесь суждено было разрушиться от моей руки?
— Пойдемте, миссис Джеффрис, — сказала я, и она кивнула. Настало время исправлять свои ошибки.
Случилось то, чего я боялась больше всего — Верхняя Деревня превратилась в сплошной дурдом. Я не забыла о том, что люди, ходившие по этим улицам, только вчера собирались отправить меня во что-то похожее. Но тем, кто удивленно смотрел на меня, я приветливо улыбалась. Я почувствовала уже знакомый запах наводнения, сырой речной воды, такой же, как стоял в бальном зале, и внутри меня все сжалось от страха.