Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»
Шрифт:
Добравшись до конца комнаты, я глянул влево, за последний токарный станок, и, издав негромкий возглас, словно бы чему–то удивившись, низко наклонился за ним. Однако оставался в таком положении не дольше двух секунд бессмысленно оттягивать то, что по всем приметам было неотвратимо. Когда я быстро выглянул из–за станка, ствол пистолета с глушителем был уже на высоте моего правого глаза. Он был футах в пятнадцати и бесшумно ступал в туфлях на резиновой подошве – иссохший мужчина с белым, как бумага, лицом грызуна и блестящими, как уголь, глазами. В сторону защищающего меня станка было нацелено нечто куда более грозное, чем пистолет
Я увидел его и выстрелил в тот же миг, потому что если что–нибудь можно было сказать наверняка, так только то, что следующего мига мне уже не будет дано. Посредине лба моего преследователя расцвела красная роза. Он сделал еще шаг, что было рефлексом человека уже мертвого, и свалился на пол почти так же беззвучно, как шел ко мне, с обрезом, все еще стиснутым в руке. Мой взгляд тут же скользнул к двери, но если какие–то подкрепления и были, то они расторопно спрятались. Я выпрямился и быстро прошел туда, где хранились Библии, но никого не было ни там, ни в соседней комнате, только Георг по–прежнему сидел навалившись на стол. Не слишком деликатно стащив его с кресла, я перебросил этот полускелет через плечо, втащил наверх, в церковь, и без церемоний бросил на амвон, где он был бы невидим для кого–либо, кто мог случайно заглянуть сюда с улицы, хотя трудно было себе представить, с какой стати кому бы то ни было придет в голову заглядывать сюда в эту пору ночи. Потом отворил парадную дверь и выглянул наружу. Улица над каналом была совершенно пуста.
Тремя минутами позже я подогнал свое такси к самой церкви. Вошел, забрал Георга, протащил его по лестнице и через тротуар и впихнул на заднее сиденье. Он сразу свалился на пол, но, поскольку был там в полной безопасности, я оставил его так, быстро проверил, не интересуется ли кто происходящим, и вернулся в церковь. В карманах убитого не было ничего, кроме нескольких набитых вручную сигарет, это довольно складно соотносилось с фактом, что он был под завязку заправлен наркотиками, когда шел за мной с обрезом. Взяв это оружие в левую руку, правой я схватил убитого за ворот пиджака – при любом другом способе моя одежда оказалась бы заляпанной кровью, а переодеться было уже не во что – и поволок через подвал на лестницу, гася за собой свет и закрывая двери.
Снова осторожная разведка из парадной двери церкви – и та же пустая улица. Под прикрытием такси я спустил его в канал так же бесшумно, как он наверняка спустил бы меня, если б чуть более ловко воспользовался обрезом, который в свою очередь отправился за своим хозяином. Я вернулся к такси и уже собирался сесть за руль, когда широко распахнулась дверь соседнего с церковью дома и показался человек, который, неуверенно озираясь, направился ко мне.
Это был массивный, полный мужчина в купальном халате, наброшенном на что–то, напоминающее широкую ночную сорочку.
Довольно импозантная голова с прекрасной гривой седых волос. седые усы, румяные щеки – добродушие во всем облике, в этот момент, впрочем, слегка искаженное тревогой.
– Не могу ли я вам чем–нибудь помочь? – Глубокий, богато модулированный голос человека, привыкшего говорить перед аудиторией. – Что случилось?
– А что могло случиться?
– Мне показалось, что слышу какой–то шум из церкви.
– Из церкви? – Теперь я в свою очередь сделал удивленную мину.
– Да. Из моей церкви. Оттуда, – он вытянул руку на случай, если бы я не знал, как выглядит церковь. – Я священник. Моя фамилия Гудбоди. Доктор Таддеуш Гудбоди. Мне подумалось, может, забрался какой–нибудь незваный гость…
– Во всяком случае – не я, святой отец. Я уже много лет не был в церкви.
Он кивнул с таким видом, словно его это нисколько не удивило:
– Мы живем в безбожные времена. Однако не странно ли находиться здесь в такой час, молодой человек?
– Но не таксисту ночной смены.
Он глянул на меня ничуть не успокоенный и нагнулся к такси.
– Боже милосердный! Тут на полу труп!
– На полу нет никакого трупа. Это полупьяный матрос, которого я везу на пароход. Слетел на пол несколько секунд назад, вот и пришлось остановиться, чтобы вернуть его на сиденье; Мне показалось, что это будет христианский поступок, – добавил я скромно.
Эта апелляция к его профессии ничего не дала. Тоном, которым, верно, обращался к своим заблудшим овечкам, он произнес:
– Я хочу сам это проверить.
Мое возражение остановило его:
– Очень вас прошу не доводить меня до потери водительских прав!
– Я знал! Знал! Здесь что–то подозрительное. Значит, вы можете из–за меня потерять права?
– Да. Если кину священника в канал, то потеряю их. Если, конечно, – добавил я, подумав, – вам удастся выбраться.
– Что? В канал? Меня? Божьего человека? Вы угрожаете мне применением силы?
– Да.
Доктор Гудбоди быстро отступил на несколько шагов.
– У меня есть номер вашей машины. Я буду жаловаться на вас…
Ночь близилась к концу, а следовало хоть немного поспать перед трудным утром, так что я сел в машину и отъехал. Священник погрозил мне кулаком, что не очень соответствовало заповеди о любви к ближнему, и пытался вымолвить какое–то громкое нравоучение, но за ворчанием мотора его не было слышно. Я задумался, действительно ли он пожалуется в полицию, и пришел к выводу, что вероятность этого невелика.
Транспортировка Георга по лестницам, признаться, уже начинала мне надоедать. Хотя он почти ничего не весил, надо принять во внимание отсутствие сна, а также ужина, что, разумеется, сказалось на моей форме, а кроме того, я уже по горло был сыт наркоманами. Дверь в маленькую квартирку Астрид оказалось гостеприимно распахнутой, чего следовало ожидать, если Георг был последним, кто отсюда выходил. Я вошел, зажег свет, миновал спящую Астрид и не особенно деликатно уложил Георга на его кровать. Полагаю, девушку разбудил скрип матраса, а не яркий свет под потолком, во всяком случае, когда я вернулся в ее комнату, она сидела на лежанке и протирала глаза, еще затуманенные сном.
– Он спал… а потом я тоже заснула, – произнесла она оправдывающимся тоном. – Видимо, встал и снова вышел. – И поскольку я принял этот шедевр дедукции молча, как он того и заслуживает, добавила почти с отчаянием: – Я не слышала. Ничего не слышала. Где вы его нашли?
Как уже было однажды в этот вечер, она закрыла лицо ладонями, но на сей раз не плакала, хотя мне подумалось мрачно, что это лишь вопрос времени.
– Что же в этом тревожного? – Ответа не последовало. – Он очень интересуется шарманками, а? Вот я и думаю: почему? Это любопытно. Может, он музыкален?