Кукловод
Шрифт:
– Опять ты? – удивился Любарский.
Участковый, который коротал дежурство в комитете бедноты, отвернулся к окну. Величко помялся у двери.
– Вы обещали дать хоть что-то из харчей подбросить. Я уже четвертую неделю работаю…
– Четвертую неделю? – почему-то разозлился Любарский. – Я тебя сам спросить хочу. Чего ты сюда все ходишь? Чего ты все шакалишь?
– На работу вроде как…
– Вот именно: вроде как. Чего ты унижаешься? Здоровый лоб. А совесть свою в тюрьме оставил. А может, и не имел ее никогда, совести?
– При чем тут совесть?
– Думаешь, я кило гречки я тебе отдам, уголовнику, а не нищей старухе? Не бабке отдам, которая с голоду вся опухла? Вся, понимаешь, от голода отекла? Не дам тебе ничего. Вот мое слово. Не получишь ты тут ни шиша. И не ходи сюда больше. Не унижайся.
Любарский толкнул локтем участкового, ожидая поддержки законной власти. Тот только плечами пожал. Дело ваше, служебные споры не входят в мою компетенцию.
Величко стоял на пороге и сжимал кулаки. Хотелось разломать этому Любарскому морду. Разломать на мелкие части. Но тот правильно подгадал время для разговора. Привел участкового, отоварил его продуктами. Еще сверх тех трех сумок харчей выделил две бутылки растительного масла и, видно, еще кое-чего, покрепче. Все по уму сделал.
Оставалось только дверью хлопнуть.
Величко вернулся на квартиру сожительницы Галины Грибовой. Решил отвезти душу, пропылесосив комнату.
– Ну, где твоя помощь гуманитарная? Кинули? Выкусил?
Величко заскрипел зубами.
– Этот еврей Любарский за день ворует больше, чем я своровал за всю свою жизнь. За день вагон ворует, не меньше.
– Вот бы и поучился у него, умного человека, как жить надо. Эх ты, вахлак немытый.
Пьяненькая Грибова с сигареткой в руке, подбоченясь, встала под люстрой. Фикса блестела во рту, как фонарик.
– Что, смешно, сука?
Величко был так зол, что хватил свою сожительницу по спине кишкой от пылесоса.
Галина разразилась плачем, замешанном на матерной ругани. Величко заткнул уши ладонями. Последнее время, когда он видел вечно пьяную Галину, у него возникало одно очень сильное желание, желание почти непреодолимое. Хотелось взять в руки бензопилу.
Немного успокоившись, Величко встал у окна, вытащил пачку папирос и стал разглядывать пустой вечерний двор. Все. Честной жизни он наелся от пупа. Пора завязывать с честной жизнью.
Конец дня и начало вечера Каширин посвятил сборам в дорогу. Он купил на рынке большую нейлоновую сумку, спортивный костюм, белье, термос, кое-какие мелочи туалета. Эта суета не оставляла времени на размышления. Часов в восемь вечера, раздувшаяся от вещей сумка была собрана, застегнута на все «молнии» и замочки. Кажется, теперь все готово.
Полчаса Каширин просидел в служебном кабинете своего старого приятеля администратора гостиницы Стаса Гущина. Выпили по двести пятизвездочного дагестанского, но лучше не стало. И разговор по душам не пошел. Каширину было тошно, а портить настроение хорошему человеку не хотелось. Он поднялся, пожал руку Стасу и закрыл за собой дверь.
Каширин вернулся в номер и решил, что всегда остается еще одно дело после того, как сделаны все дела.
Он набрал телефон бывшей жены, надеясь, что трубку возьмет не она и не ее теперешний муж адвокат, а дочь. Ну, повезло хоть один раз за две последние недели. Трубку действительно сняла Оля.
– А, папа, я почему-то тебя сегодня вспоминала.
– Странно, почему вдруг? – усмехнулся Каширин. – Чем занята?
– Пишу рассказ, то есть небольшое эссе, – ответила дочь. – Нам преподаватель современного русского дал такое задание. Напишите рассказ на тему «Человек, встреча с которым изменила вашу жизнь».
– И что, у тебя есть такой человек? Ну, встреча с которым изменила твою жизнь?
– Представь себе, есть, – голос дочери зазвучал гордо.
– Надеюсь, это не торговец наркотой, – вздохнул Каширин.
– Он студент.
– Ну, одно другому не мешает, – Каширин уже потерял интерес к студенту, к предмету разговора. Теперь он сам толком не знал, зачем позвонил.
– Папа, у тебя голос какой-то скрипучий… Странный.
– Тут заскрипишь, – сказал Каширин. – Ты просто забыла мой голос, мы редко перезваниваемся в последнее время. Но сегодня у меня есть целых две новости. Первая плохая. А вот вторая… Вторая очень плохая. Новость первая: я уезжаю. Возможно, надолго. Возможно, за границу. Новость вторая: у меня убили жену.
– Как убили? Ты меня пугаешь. Папа…
– Ее просто сбросили с крыши девятиэтажного дома. Ладно, всеми новостями я поделился. До свидания. Я позвоню, когда вернусь. Если вернусь.
Каширин положил трубку. Он вышел из номера, прошел до противоположного конца коридора, постучал в дверь Рогожкина. Никто не открывал. Каширин вернулся в свой номер, лег на кровать и уставился в потолок. Интересно, человек умирает во полета, во время своего падения с высоты или от удара о землю?
Глава восьмая
Рогожкин и не планировал возвращаться в гостиницу раньше семи вечера. Он доехал на такси до спортивного магазина в районе метро «Профсоюзная». Побродив по торговому залу, среди тренажеров, стационарных ламп для загара и стендов с кроссовками, он лишь разочаровано покачал головой. В углу, возле кассы он приметил светло зеленую шестнадцати килограммовую гирю. То, что надо.
Рогожкин пробил чек. Перед тем, как вынести покупку из магазина, он завернул гирю в целлофановый пакет, подхватил гирю за ручку и вышел.
С тяжелой поклажей пришлось прошагать целый квартал. В доме семнадцать помещался центральный офис фирмы «Меган», которой владел бывший начальник Каширина некто Ступин. Он же, по всей видимости, заказчик убийства жены Каширина. Перед подъездом офиса Рогожкин сбавил шаг, покосился на вывеску «Меганы».
Золотая табличка, буквы черные. Подъезд освещен. Над ним большой овальный козырек из легких металлоконструкций, стекла и цветной пластмассы. Рогожкин прошагал мимо, завернул за угол. Войдя во двор дома, прикинул, какой именно подъезд ему нужен.