Кукловод
Шрифт:
Снег покрыл землю и не растаял к утру. Окружающий мир сделался стерильно чистым. Белое небо слилось с белой степью. По первопутку целине машины прибыли в колхоз имени Джубанова. И застали такую разруху, что агрокомбинатовский поселок, с его клубом и сгоревшей дотла закусочной, мог показаться здешним форпостом культуры.
Единственная улица упиралась в вытянутую постройку с выломанными окнами и дверьми. По серой штукатурке написали черным маслом: «Правление колхоза». На улице не видно ни единой живой души. Тесные дома больше напоминали заброшенные могильные склепы, увитые высохшим плющом. Галим, которому нашлось место в первой машине, показывал дорогу. Грузовики остановились возле правления, люди вылезли из кабин обсудить ситуацию.
– Если мы станем ждать Назарова здесь, как быть с машинами? – спросил Акимов. – В деревне их негде спрятать. Значит, будет потерян элемент неожиданности. Перекупщики скота увидят машины и поймут: что-то не так.
– Грузовики можно спрятать, – сказал Галим. – В трех километрах от деревни есть балка. Такой глубокий, плоский овраг, который тянется вдоль степи километров на десять.
– Слишком близко, три километра, – покачал головой Акимов. – И там могут засечь.
– Не засекут, – сказал Галим. – Перекупщики едут с юга.
Он показал рукой куда-то в сторону.
– Скот гонят с севера. Балка на западе. И потом, посмотрите, какая погода. Снег нам поможет. Мы только что въехали в поселок, а колею уже замело.
– Хорошо, – согласился Акимов. – По-твоему, когда появится Назаров?
Галим пожал плечами.
– Может, через несколько часов. А может, через несколько дней. Перекупщики приедут раньше него.
Все снова заняли места в кабинах, грузовики развернулись, выехали из поселка. Поехали в том направлении, куда показывал Галим. Балка, действительно, оказалась глубокой, с пологими склонами и ровным дном. «Уралы» поставили борт борту, сверху накрыли брезентом. Пока собирали в рюкзаки провизию, Акимов залез в кузов грузовика, долго чем-то стучал, передвигал с места на место бочки и ящики. Наконец, закончил копаться, подал вниз четыре АКМ – 47, пустые рожки и патроны в цинковых ящичках.
Каширин присвистнул от неожиданности.
– Мы что тут боевые действия начинаем?
Акимов спрыгнул вниз, закрыл борт, поправил брезент.
– Автоматы для самообороны. Ну, на всякий случай. Кстати, ты можешь не беспокоиться. Ты останешься здесь, будешь присматривать за грузовиками. Здесь тебе ничего не угрожает.
– Нет, я пойду с вами, – твердо ответил Каширин.
В его памяти были свежи все детали ночной встречи со стаей степных волков, страх еще не отпустил душу. Перспектива еще одной одинокой ночевки в степи пугала до темноты в глазах.
– Как хочешь. Тогда Величко останется с машинами.
– Я? – удивился Величко. – Я для тебя самый нужный человек.
– Нужно, чтобы груз остался целым. Тебе оставим автомат и патроны.
Нагрузив на спины рюкзаки, повесив автоматы на плечи, путники поднялись на склон. Если смотреть сверху, машины, покрытые брезентом и припорошенные снегом, становились почти не видны. Величко достал из кабины спальный мешок, кинул его в кузов. Он хотел выспаться на месяц вперед.
Через час с небольшим дошагали до деревни. Посовещавшись, решили, что Акимов с Галимом остановятся в доме рядом с правлением. Там живет одинокая бабка с внуком инвалидом. Рогожкин с Кашириным займут позицию на противоположном конце улицы, втором с краю доме. Там проживает русский дед Степан Матвеевич, бывший колхозный агроном. За пару банок тушенки он пустит к себе на ночлег хоть черта лысого, хоть дьявола с копытами.
– Ничего не предпринимайте, – сказал напоследок Акимов. – Сидите тихо, на улицу только по нужде. Применять оружие в двух случаях. Если на вас нападут. Или если увидите в небе зеленую ракету. Мой сигнал. Тогда мочите все, что движется.
Сказав последние слова, Акимов с сомнением взглянул на Каширина и добавил.
– Впрочем, к вам это не относится. Вы просто сидите тихо.
Бывший агроном, а ныне просто дед Степан, не ждал от жизни и от людей ничего хорошего. У старика не было ни детей, ни внуков. Стало быть, и уезжать из степи было некуда. Он, надеясь только на свои не богатырские силы, тихо доживал век в опустевшей деревне.
Когда на пороге появился Рогожкин, дед Степан замахал руками.
– Иди отсюда, – заорал старик на Рогожкина. – Я нищим не подаю. Спасу от вас, чертей, нет. Мы сами тут с голоду пухнем.
Агроном показал пальцем на серую кошку, неподвижно лежавшую на топчане. Старик, видимо, пух с голоду в компании этой самой кошки.
– Я не нищий, – сказал Рогожкин.
Старик повысил голос до высокого крика:
– Тогда кто же ты? Кто?
Вместо ответа Рогожкин сбросил с плеч рюкзак, выставил на стол бутылку водки, четыре банки тушенки, положил завернутую в газету краюху хлеба. Старик не обратил никакого внимания на автоматы, которые гости поставили в угол комнаты. Зато хорошо разглядел угощение, руками ощупав каждую банку. Он потеребил жидкую козлиную бороденку и быстро сменил гнев на милость. Добавил от себя плошку с солеными огурцами и несколько вареных картофелин.
– Ждете кого? – спросил дед.
– Ждем, – сказал Каширин. – Может, день-другой у вас поживем. Не возражаете?
– Живите. Вон матрас в углу.
Втроем сели к столу, перекусили. Старик не забыл о кошке, накрошил хлеба и плеснул воды в пустую консервную банку. Захмелевший после двух рюмок, он повалился на самодельный топчан, укрылся шубой из протертой до дыр мерлушки и мерно захрапел.
Рогожкину с Кашириным не осталось других развлечений, как разглядывать из окна белую от снега землю, повалившийся на бок забор и дом через улицу, пустой, не жилой. Каширин отказался допивать водку, и Рогожкин прикончил последнюю рюмку в одиночестве.
– Скоро здесь начнется такое, что станет жарко, – сказал и многозначительно икнул. – Мочиловка будет еще та. Вам когда-нибудь доводилось убивать людей?
– Нет, – покачал головой Каширин. – А тебе?
– Доводилось. Как-то я замочил одного придурка и сжег его в печи для мусора. Другого чувака еще живым закопал в могилу. У него были два пулевых ранения, а он все не подыхал. А у меня не было пули. А лопатой добить, рука бы не поднялась. Пришлось чувака… Того. Да.
– Чего, того?
– Говорю же, пришлось его живым хоронить. Когда я уходил из леса, земля на могиле еще шевелилась. Я стою и не знаю, что же делать. Мне казалось, он может выбраться оттуда, из-под земли. А вдруг? Могилка-то так себе, мелковатая. Ладно, хватит говорить всякие гадости.
Каширин надолго замолчал, переваривая услышанное. Он тяжело опустил голову и долго хмурился. Наконец, созрел вопрос:
– И как тебе это? Ну, убить человека?
Рогожкин сквозь зубы сплюнул на земляной пол.
– Ну, для меня это легче, чем убить собаку. Это запросто. Без проблем. Правда, после той истории с могилой, которая шевелилась, я не мог есть пару дней. Блевать хотелось. Ночами снилось всякое… Что он вылез и меня ищет.