Кукловод
Шрифт:
Да-а… Блестящая получилась концовка. Я, признаться, и не надеялся на подобное. Как автор, я мысленно аплодировал себе.
– Нет, какие суки! – разбушевалась Тамара, окончательно впадая в транс. – Они меня же еще упрекают, б…и! Да пошла ты подальше, любимая подруга! А ты, красавчик, займись, пока не поздно, своим стерженьком! Что-то он стал у тебя слишком мягким! И не вздумай мне больше звонить! – Она раздраженно пнула стул и опрометью бросилась к бассейну. За одежкой, надо полагать.
– Лорен! –
Мрачнее тучи, он последовал за любовницей.
Валя подошла ко мне и легким движением руки взъерошила мои волосы.
– Тамара – истеричка. Да и фантазерка к тому же. Всё, что она сказала о нас с Лореном , – выдумка. – Ее чистые глаза излучали трогательную невинность. – Завтра сама прибежит извиняться. Но лично мне ее заскоки уже осточертели. Знаешь, заинька, а пусть они оба проваливают ко всем чертям со своей мексиканской любовью! Хочешь, останусь на ночь? Дома будет скандал но я останусь. Хочешь?
Нет, я уже не хотел. Я послал ей мысленный приказ позаботиться о несчастной подруге.
В комнату вновь влетела Тамара и решительно потребовала от меня:
– Отвезите меня в город!
– Томочка, я бы с удовольствием, но, – я кивнул на бутылки, – дальше первого поста ГАИ мне не уехать.
Она едва не испепелила меня взглядом:
– Вы все тут заодно! – Ее губы прыгали. – Дай бог, чтобы этот дом сгорел! Чтобы он провалился сквозь землю! Чтобы его разорвало в клочья! Ненавижу! – затем круто развернулась на каблучках и выбежала наружу, громко хлопнув дверью.
– Валя! – Я пристально посмотрел на партнершу. – Ее нельзя оставлять одну. Видишь, в каком она состоянии? Вот деньги на такси.
– Думаю, ты прав. – Она взяла деньги, горячо поцеловала меня в губы, затем сунула в руку бумажку: – Мой телефон. Позвони, когда захочешь.
– С удовольствием, милая.
Когда она вышла, я смял бумажку и бросил в пепельницу. Лишние хлопоты. Мне доступны тысячи подобных Валь и Тамар.
Лорен сидел будто пришибленный мешком.
– Не переживай, – философски изрек я. – Завтра помиритесь.
– Да при чем здесь Тамара! – воскликнул он. – Первый раз со мной такое, понимаешь?!
*
Послушай, Лорен, не делай трагедии из пустяка.
*
Хороши пустяки!
*
Плюнь! Сейчас выпьем, закусим… Или вот что…
Давай пригласим других дам? Попробуешь еще разок.
Вдруг получится?
Он посмотрел на меня как на привидение, поднялся и вдруг скользнул вдоль стеночки к выходу.
– Старичок, теперь ты знаешь, где можно славно повеселиться, – напутствовал я его. – Приходи в любое время. Один или с девицами. Всегда рад тебя видеть.
Лорен вдруг сиганул, как заяц, в открытую дверь, а там его и след простыл.
Выпив с чувством и расстановкой рюмочку коньяка, я вышел во двор и устроился на лавочке под высоченной корабельной сосной. Хорошо!
Калитка открылась.
На кирпичную дорожку ступила румяная и полная благообразная старуха, этакая бабушка-сказочница, бабушка-няня, закутанная в три кофты.
– Здравствуйте, Вадим Федорович! Мой дед передал, что вы велели прийти.
Ага, вот она какая, Фекла Матвеевна!
*
Не велел, Фекла Матвеевна, а просил.
*
Наверное, хотите, чтобы я приготовила ужин, – продолжала она, тепло улыбаясь.
*
Я хочу, Фекла Матвеевна, – ответил я, – чтобы
вы посидели немножко рядом со мной и рассказали про
моего дядюшку.
*
Да уж не знаю, чего и рассказывать, – развела она
руками, однако на скамеечку села. От нее пахло топленым
молоком и свежим хлебом.
*
Что он был за человек?
*
Человек как человек. Приличный. Вежливый. По
рядок в доме любил.
*
Вы приходили убирать в башенке?
*
Это на верхотуре? А как же! Там-то он и писал
свои бумаги. Ночи напролет.
*
Писал или печатал на машинке?
*
Никаких машинок я у него не видала. Рукой он
писал. Шариковой ручкой. А вот что да зачем – врать
не буду. Свои бумаги он всегда держал под замком. Ничего
на столе не оставлял. А хоть бы и оставлял – мне без
разницы. Я его каракули еле-еле разбирала. Да и сама не
шибко грамотная.
*
Про какие каракули вы говорите?
*
Ну, как же… Он сидел в своей башенке когда до
шести утра, когда до семи, а после укладывался на боко
вую. А мне, значит, оставлял записку, что приготовить на
обед да что по дому сделать. Вот и гадала иной раз по
целому часу, что он там такое написал: то ли винегрет
просит, то ли виноград. А перепутаешь, он сердится. А
разве я виноватая? Сколько раз просила: «Юрий Михайлович,
да напиши ты разборчивей, я и не напутаю». А он:
«Ладно, ладно». А сам – опять по-старому. Нет, хороший
человек был ваш дядюшка, грех жаловаться, вот только
почерк имел совсем скверный.
*