Куколка для монстра
Шрифт:
– И как?
– Ты же видишь – как. Все больше становлюсь собой. Так почему ты упомянул Инсбрук?
– Так просто. Милый городишко в Тироле, церковь Хофкирхе, шикарные трассы для слалома, тупые австрияки с маленькими задницами, как раз в твоем вкусе. Не хочешь смотаться?
– Вербуешь сторонников горнолыжного спорта?
– Именно, – Костя ласково посмотрел на меня. – Могу устроить поездку и даже лыжи выдам. Во всяком случае, десять свободных дней у тебя будет.
– А что потом?
– Не наигралась? – участливо спросил Костя.
– Нет, – честно призналась я.
– По-моему, я вырастил
– Именно. Носферату – призрак ночи.
– С таким умом ты в девках не засидишься, – подвел итог Костя.
Мы просидели с ним еще несколько часов, обдумывая технические детали окончания операции и суть беседы, которую необходимо навязать чрезмерно впечатлительному телемагнату. Игра в предполагаемые вопросы и ответы, где мы были то Михаилом Юрьевичем Меньших, то демонами, плотно обсевшими его душу, так увлекла меня, что я не заметила настойчивого попискивания сотового телефона.
– Кажется, тебе звонят, – подсказал Костя. Я вытащила телефон из кармана, и несколько секунд мы оба смотрели на него.
– Кто это тебя беспокоит?
– Сам, – я подмигнула капитану. – На ловца и зверь бежит.
Наконец я решилась ответить.
– Девочка, это я, – раздался близкий голос Леща.
Такой близкий, что я даже испугалась. – Где ты?
– Дома, – соврала я. – Как ты дозвонился?
– Ребята перебросили звонок.
– Как у тебя дела?
– Отлично. Здесь жарко и много черешни. А все остальное решится завтра, и, думаю, в нашу пользу. Во всяком случае, мне дали понять это. Сопляк не так уж виноват, он просто попал под горячую руку местной Фемиды, только и всего… Надеюсь вернуться к завтрашнему вечеру. Как насчет ужина при свечах?
– Отличная мысль.
– Тогда жду тебя завтра в «Подкове». В двадцать один ноль-ноль московского. Не будет никого, только, ты и я.
«Подковой» называлось кафе, где мы провели вечер. Похоже, оно тоже находилось под покровительством Леща.
– Ты не заедешь домой?
– Нет. Я назначаю тебе свидание. И ты можешь опоздать.
– На сколько? – – Как знаешь. Я буду ждать тебя сколько понадобится…
– Меня хватит только на пятнадцать минут… Лещ помолчал. Потом тихо и неуверенно сказал:
– Я говорил тебе, что люблю тебя?
– Нет, – прошептала я чуть прерывающимся голосом влюбленной зануды, готовой сутками выслушивать ничего не значащие признания своего бой-френда.
– Я люблю тебя. Что ты думаешь по этому поводу? Я думаю, что ты просто дурак, Лещ. Слепенький дурачок, круглый идиот со своим пентхаузом, мертвой собакой, нашкодившими спецкорами и не в меру ретивой секретаршей.
– Думаю, я тоже люблю тебя.
– Так нечестно. Я первый сказал, – помехи стали невыносимыми, но его голос все равно пробился ко мне.
– А я первая подумала.
– Я жду тебя завтра в двадцать один ноль-ноль. Отключаюсь…
Капитан, с интересом прислушивающийся к нашему разговору, шумно зааплодировал и полез в карман за мелочью:
– Браво, детка! Ты все-таки фантастическая сука. С меня штраф за два раза, – он вытащил несколько монет и аккуратно сложил их столбиком.
– Можешь заплатить и за несколько раз вперед, – я бесцеремонно взяла монеты и подбросила их на руке.
– Ты собираешься меня удивлять постоянно?
– Похоже
– Теоретически.
– Отправляйтесь туда, там вполне приличная кухня. Заодно и поговорите с будущей жертвой шантажа.
– Так как насчет Инсбрука?
– Я подумаю…
…Инсбрук.
Инсбрук – это отличная мысль. Капитан знает, как развлечь личный состав. Снег в мае, шезлонги на открытой террасе, альпийские луга, эдельвейсы – те самые, которые одичавшие альпинисты подбрасывали мне в палатку… Те самые, только с австрийским акцентом… Стоп-стоп, Анна, я даже тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения, ведь альпинисты и эдельвейсы – они не имеют ничего общего с тобой. Это всего лишь легенда, сусальная сказочка, которую ты рассказала Лещарику на ночь. Не стоит так вживаться в образ влюбленной женщины, иначе ты рискуешь не выйти из него…
Впервые за несколько недель мне захотелось вусмерть надраться, чтобы заглушить пустоту, которая поселилась во мне и завладела моей душой. Пожалуй, стоит поехать к себе, купить можжевеловой водки и соленых огурцов и выпить за здоровье всех будущих врагов. Ты хорошо поработала, ты сделала все как нужно, ты сдала человека, доверившегося тебе, и даже не чувствуешь сейчас угрызений совести. Но что-то мешало окончательно расстаться с Лещом, окончательно похоронить его.
Духи. Дурацкие духи, которые он подарил мне.
Дурацкие духи, которые внесли секундное замешательство в мою душу. Они не принадлежат мне, они должны принадлежать совсем другой женщине: чуткой, ранимой, трепетной и нежной. Ничего похожего на меня.
Я вдруг вспомнила о давно забытой медсестре из клиники, кажется, ее звали Настя. Настя Бондаренко.
Единственная, кто отнесся ко мне с состраданием, маленькая медсестра, птичка на жердочке, именно так я подумала о ней, когда увидела впервые. Трогательная клептоманка, тянущая почем зря сигареты и медицинские карты больных… Тогда она проявила ко мне участие, она отерла мое разбитое лицо тогда в туалете, она даже погладила меня по волосам. И эта книга – «Тайна имени»… Она что-то говорила мне о моем аборте, она даже собиралась выяснить все подробности у анестезиолога Павлика. Отличный повод, чтобы позвонить ей и по-бабски посплетничать. А заодно и узнать кое-что о Павлике и – если повезет – о Владлене. Пригласить ее в свою скромную девичью светелку на «Кропоткинской», рассказать что-нибудь жизнеутверждающее из своей новой жизни – я ведь могу придумать о себе какую угодно историю, и все они будут выглядеть правдой. Подарить духи, порасспросить о грузине-хирурге, устроить симпатичные девичьи посиделки, почему нет?
Я без усилий вспомнила ее номер телефона и прямо на улице, едва выйдя от Лапицкого, позвонила ей по сотовому Леща. Если опять будут долгие гудки, остается только повеситься или признать, что Бог все-таки существует, если хранит таких милых девушек, как Настя, от таких порочных девушек, как я.
Долго ждать не пришлось. На том конце взяли трубку, и мрачный мужской голос произнес:
– Да. Слушаю вас.
– Попросите, пожалуйста, к телефону Настю, – невинным голоском близкой подруги произнесла я.