Куколка
Шрифт:
— Это по Ленинградке?
— По ней. Если по пробкам, то час езды до работы. Когда поможешь мне понять, куда и во что я попала, что хочешь для тебя сделаю. В рамках реального, естественно…
— Почему обратилась именно ко мне?
— Ну, так! — загадочно ответила Марина.
— А все-таки, кто присоветовал? Я должен знать.
— Перебил, не дал договорить. У нас там, в Питере, в нашем отделе девка такая была. Уволилась потом. Баба красивая, но совершенно безбашенная, зато профессионал классный. Могла всего лишь посмотреть на человека и все про него рассказать, прикинь? Я ей в этом плане даже в прокладки не гожусь. Начальство ее ценило очень, но и побаивалось, по-моему. Поэтому, когда она уволилась, все сразу вдохнули свободно. Так вот, мы с ней не то чтобы сдружились, но просто хорошие служебные отношения возникли. Не веришь? А бывает. Случается иногда, даже в женском коллективе. Она-то и порекомендовала, если в Москве в переделку какую попаду, тебя найти и о помощи попросить. Уверяла, что в не откажешь, подход правильный только нужен. Специфический. Я тебя вычислила, выследила, в машину села и правильный подход обеспечила. Вот.
— И звали эту безбашенную профессиональную девушку Ирина Алексеевна Лискова.
— Ну, да. Нетрудно догадаться. Вы же знакомы.
— Так в чем проблема? — не понял я.
— Во мне, большей частью. Сейчас объясню. В этой командировке я вела курс социальной адаптации. Там много всего. Вызвать желание учиться посредством мотивации. Восполнять дефицит общих знаний, совершенствовать развитию речевого аппарата, обучить грамотной речи, быстрому чтению, популярным настольным
Тут Марина замолчала, будто решаясь сделать шаг в неизвестность. Пауза затягивалась. Девушка явно забыла, что сидит передо мной совсем голенькая, а воздух вовсе не такой теплый, как хотелось бы. Из открытой балконной двери потягивало холодом, на улице начинался дождь.
— Не замерзнешь так? — просил я, чтобы вывести Марину из зависшего состояния.
— Ой, да, — девушка втянулась под наше одеяло и прижалась по мне всем телом. Она действительно замерзла: была вся холодная, как лягушка. — Короче эти ребята…
— Давай помогу. У этих ребят была зеленая кожа и зубки с торчащими клыками.
— Откуда знаешь? — Марина даже отстранилась от меня. — Что ты о них знаешь?
— Оттуда. Ничего не знаю. Везет мне последнее время. Так ты что, обучала их психологии семейной жизни?
И тут ее будто прорвало. Марина захлебываясь и путаясь в словах обрушила на меня поток информации.
— Нет, вернее, не только психологии. Я учила их жить среди людей. Как узнала потом, всем им было по пятнадцать лет. Все абсолютно одинаковые. Близнецы. Чтобы не путать, на левой щеке и на левой ягодице у каждого была своя индивидуальная метка. Татуировка. Изящный, очень даже красивый узор. У каждого свой. Ни кино, ни видео им было недоступно, только специальные учебные фильмы, где людей не существовало вообще. Им не показывали ни города, ни жителей, держали в строжайшей изоляции. Нет, так-то они были очень умные, прекрасно развитые смышленые дети, отлично знали школьную программу, даже сверх того. Причем сильно лучше обычных школьников, я так полагаю. Математику, физику, химию, биологию, все остальное тоже, по-моему. Обладали недюжинной физической силой. Они превосходно разбирались в ботанике, в зоологии, в геологии прикладного плана. Хорошо ориентировались в технике, в современных технологиях. В любое время года, что днем, что ночью свободно чувствовали себя в лесу — часть леса была огорожена и входила в черту Комплекса. Мои воспитанники могли питаться дикими растениями и животными, знали, как чистить воду из лужи или из болота, как развести огонь под дождем и уснуть на голой земле. Но в житейских отношениях мало что понимали и о человеческом мире за пределами Комплекса вообще ничего не знали. Они же общались только между собой, еще с воспитателями, да с контролерами. С учителями, конечно же. Я учила этих детей как правильно заводить знакомства, как строить разговор, как располагать к себе собеседника. Обучала основам этикета… ну, всему такому, понимаешь? Ну и правильному сексу, это тоже входило в мою программу... Они ничего не умели в бытовом плане! Совсем! Я же не окончательная дура, сразу сообразила, что это какие-то клоны, и зачем-то им надо было привить основы социального общения и поведения. Для чего их растили? Я не знала, а никто не говорил. Более того, всякий раз напоминали, чтобы не задавала лишних вопросов. Мне никто ничего не объяснял, только дали программу обучения, взяли подписку и велели не болтать. Мой курс был рассчитан на два года. Три месяца, что сначала озвучили, это так, для затравки, испытательный срок. Там я и жила, в поселке «Сосенки», который назывался, почему-то, офицерским. Там же обитала вся обслуга Комплекса, охрана, офицеры со своими семьями, кто женат… Солдатские казармы и общаги холостых офицеров находились отдельно. У меня оставалась хорошая машина и две квартиры — большая в Петербурге, и маленькая студия в Москве. Вернее — в Подрезково. На выходные разрешалось уезжать, главное прибыть вовремя и не опаздывать. За опоздание полагалось немедленное увольнение, но мне почему-то думается, что увольнением не обошлось бы. Там предусматривалось что-то такое, что значительно хуже увольнения. Так вот, двое из моих подопечных, несмотря на внешнюю идентичность, резко отличались от остальных. Эти дети, а я всегда называла их детьми, постоянно находились вместе друг с другом. Парень и девочка. Они явно боялись, что их разлучат, поэтому почти всегда держались за руки. Остальные смеялись над ними, но этим все было нипочем. Я сразу их выделила из всей двадцатки и решила, что если понадобится, помогу им особо. Но чем я могла им помочь? Я тогда понятия не имела, но что-то подсказывало, помощь понадобится, причем именно моя помощь. В том «офицерском» поселке, где меня поселили, все жили замкнуто меду собой и практически не общались. Соседи почти не разговаривали, только здоровались. Никаких гостей, совместных праздников и посиделок почти не было. Потом я поняла почему. Везде, где только можно, были понатыканы камеры и, как я думаю, подслушивающие микрофоны. Все просматривалось и прослушивалось, люди об этом прекрасно знали, поэтому и молчали. Где-то в середине второго года работы я случайно выяснила, что в моем жилище все камеры фальшивые и микрофоны не работают. Почему – неведомо. Машина у меня была, и на выходные разрешалось уезжать. Три дня все-таки. Я успевала съездить в Москву, иногда в Петербург. Меня всегда проверяли на выезде из Комплекса, на КПП, и всякий раз приходилось прикладывать палец к валидатору — считывателю отпечатков при выезде. Еще при поступлении на работу сразу же дали понять, что и машина моя, и обе квартиры, даже одежда — оборудованы следящими и подслушивающими устройствами, что давало гарантию молчания. Впрочем, одежду я всякий раз меняла, как только уезжала на выходные. Потом ее, скорее всего, заряжали опять. Я снова меняла и так постоянно. Вообще, охрана всего этого Комплекса была на высочайшем уровне, даже я это поняла, хоть и не специалист ни разу. Целая система допусков разных уровней, причем настоящих пропусков не было, пускали по отпечатку того или иного пальца. Никто не знал, у кого какой палец является парольным, можно было только случайно увидеть. Если три раза считыватель отпечаток не признавал, возникали проблемы.
Марина опять замолкла, и последовала продолжительная пауза. Обычный прием, все так часто его используют, будто учились в одном и том же месте. Когда молчание надоело, я спросил:
— Так в чем все-таки твоя просьба? Что я могу?
— Личная. Ты же можешь узнать все про Комплекс?
— Ну, совсем все вряд ли когда получится… — туманно пояснил я. — Да и вообще, ты же знаешь о нем намного больше меня. Два года там прожила, все видела, все слышала. Я же только раз, несколько минут, ночью, через колючую проволоку. А потом удирал через лес, как только выбрался непонятно.
— Ты меня понял, не прикидывайся. Меня допускали только в учебную зону, в остальные сектора допуска не было. Мы потом с ребятами решили, что как от меня уйдут, так оборвут все контакты. Выясни, зачем, для чего выращивали таких детей, что стало с моими воспитанниками, кому это все потребовалось? Как потом сложилась их судьба?
— Всего-то? — хмыкнул я. — Если такая зверская охрана и защита, как ты описываешь, мне там ловить нечего.
— Ладно, я сейчас закончу рассказывать, а потом покажу тебе кое-что, и ты сам решишь, что делать.
— А давай я тебе тоже кое-что покажу?
— Пошляк, — захихикала Марина, — что там я у тебя нового увижу? Лучше слушай дальше. Кончилось тем, что я привязалась к этим детям, особенно к той неразлучной парочке. Они начали мне доверять, но, похоже, только мне.
Тут меня осенило.
— Погоди, — я вскочил с тахты, взял со стола лист бумаги с карандашом, и быстро сделал рисунок. — Так?
— Да! — аж подпрыгнула Марина. — Это же татушка на щеке Эволты!
— Ее звали Эволта? — Спросил я, вспомнив Эльвиру в поезде. Она явно не хотела называть настоящее имя.
— Откуда ты ее знаешь? — вцепилась в меня Марина. У нее оказались очень цепкие пальцы с острыми ногтями.
— Эту парочку в метро случайно видел, — не стал детализировать я. — С таким же парнем, но его татуировку не разглядел. Ты что, решила с меня заживо содрать кожу?
— Извини, пожалуйста, я нечаянно. Там в метро были Эволта и Рагбур. Точно. Значит, они все-таки выбрались.
— Не хочешь рассказать поподробнее?
— Это и собираюсь. Я далеко не сразу узнала их историю. Все склеилось из кусочков. Что-то рассказали другие воспитатели, несмотря на запрет. Против природы не попрешь, а общение и болтливость — одно из приятнейших занятий и любимых пороков, что бы там не случилось. Что-то поведали сами воспитанники, когда действительно стали мне доверять, об этом потом расскажу. Ну, а что-то сама видела. Эволта и Рагбур обычно предпочитали сокращенные версии своих имен — Эва и Раг. Они были вместе с тех пор, как себя помнили. Вернее, не совсем так. Дружили они с момента пробуждения сознания, их всегда видели взявшимися за руки. Вместе росли, вместе учились в подготовительной группе, вместе пошли в школу и вместе заняли одну парную парту. Но учительница хотела их разделить, сказав, что в классе сидеть надо так, как положено, а не как кто захочет. Тогда Эва и Раг не сговариваясь, устроили дебош, обещали пожаловаться главному воспитателю, и учительница от них отстала. Сдалась, но взяла на заметку и о случившемся написала своему руководству подробный рапорт. Правда, руководство не прореагировало, оставило сидеть вместе, как того и хотели дети. Главного воспитателя боялись все. Прошло время. Раг и Эва подросли, но по-прежнему делили одну парту, совместно готовили домашние задания, гуляли вдвоем, но в стороне от всех и вообще постоянно были вместе. Даже загорали рядом. Жили в одной комнате: Эва сверху, а Раг на нижней койке. Лет в одиннадцать их хотели расселить — таков был порядок. Подрастающие дети должны спать раздельно, на этаже для старших, по одному в каждой комнате. Когда к ним пришел воспитатель, чтобы согласно порядку развести по новым помещениям, дети вцепились друг в друга и начали так громко и страшно кричать, что решение отложили на потом. Потом еще на потом, а когда все сроки давно закончились, было уже поздно. Раг и Эва показали зубы и пригрозили демонстративным самоубийством, если их только попробуют тронуть. Парочка стала считаться неправильной, и у руководства возникла неприятная мысль о возможной выбраковке. Принимать совместное постановление начальство не хотело, брать на себя персональную ответственность тоже никто не желал, окончательное решение постоянно откладывалось. Слишком уж дорого Корпорации обходилась каждая особь. Чересчур много материальных средств, технических ресурсов, труда и времени было затрачено на выращивание каждого. Дети, еще будучи детьми, всего этого конечно не знали и не понимали, а когда узнали, стало уже слишком поздно. Пока же главный воспитатель сделал для них исключение и разрешил поселить обоих ребят в одной комнате, куда перетащили две койки. Кровати поставили с разных сторон — у западной и восточной стены. Правую заняла Эва, а левую — Раг. За эту поблажку их ограничили в тех возможностях, что были доступны другим воспитанникам. То, что они чем-то отличаются от других людей, дети поняли далеко не сразу. Конечно, они постоянно видели воспитателей, контролеров, учителей, но сначала это понималось как данность и вопросов не вызывало. Все дети прекрасно знали, что на свет они появились из биореактора. Когда они подросли, их даже водили на экскурсию, показали, как из биореактора вынимали партию новорожденных, еще розовых, с совсем белыми волосами. Потом, через какое-то время на очередной экскурсии показали, как подросшие младенцы загорают в лучах солнца, как их кожа приобретает ровный зеленый цвет, а волосики на голове становятся похожими на молодую травку. Потом, когда дети еще подросли, у них возникла версия, что с возрастом все младенцы сначала просто растут, потом станут как они сами сейчас, а еще позже превратятся во взрослых. Кожа у них побелеет, волосы потеряют зеленый цвет, а все зубы сменятся: опять выпадут, а на их месте вырастут новые, постоянные, одинаковые по высоте. Возможно, такая легенда для этих детей была специально подкинута воспитателями. «Вот когда вырастим, мы тоже станем как они и уедем отсюда», — говорили они друг другу. Не только говорили, но и верили. О том, что за пределами Комплекса есть большой мир, они знали всегда, не понимали только, что это за мир. С большим миром им пришлось познакомиться, когда всем исполнилось по семнадцать лет. К тому времени это были сильные, накачанные… я даже не знаю кто. Все-таки людьми, в обычном понимании, они не являлись. Ежедневные тренировки приносили свои плоды. Один раз видела я эти тренировки. Один-единственный, но этого раза вполне хватило. Тренировались они в огромном зале без окон, но с высоким потолком, густо усыпанным очень яркими галогеновыми лампами, так что светло там было, как в летний солнечный день. А может, и еще светлее. Тренировались все вместе, совершенно обнаженные. Видимо, так было всегда, поскольку их это абсолютно не беспокоило и не смущало. По сложности и трудности упражнений парни от девушек не отличались. Тогда-то я и разглядела их тела во всех подробностях. Знаешь, по-своему они были красивы, даже по человеческим меркам. Ну, да, да, у всех отлично развитая мускулатура, широкие плечи, а у девушек еще и бедра, хорошо сформированные бюсты с зелеными сосками. Все абсолютно одинаковые. Эта одинаковость производила очень странное впечатление. Потом-то конечно привыкла… Обслуга, охрана, и вообще все, с кем я сталкивалась, в скупых репликах называли их орками, явно полагали тупыми, грубыми и ни для какой интеллектуальной деятельности не приспособленными. Боялись их и за людей не считали. Какая глупость. Я провела тесты ай-кью, и оказалось, что у них у всех что-то около ста сорока пяти. Почти гении! Правду об их уме знали воспитатели и учителя. А еще главный воспитатель — крепкий сорокалетний мужик, выправкой и манерой поведения похожий на отставного военного без формы. Когда я приступила к работе, было четыре группы, в каждой по двадцать детей. Старшая, с которой работала я; средняя — десятилетки; младшая, состоящая из пятилетних детишек. Ну, и младенческая. Группы не пересекались, не встречались, лишь на экскурсиях, о них я уже говорила. Как-то раз под конец второго года моей работы всех старших вдруг куда-то забрали, а мне объявили, что неделю занятий не будет. Ребята вернулись все какие-то задумчивые и пришибленные. Куда, зачем, никто не говорил. Потом были еще «командировки», а после одной Раг незаметно сунул мне в руку записку. Мы знали несколько мест, где камеры не работали. «Нас поставили на выбраковку, помоги с побегом. План есть. Общение только записками».
— И ты помогла им сбежать, — сказал я, зная ответ.
— Да, причем снабдила тональным кремом для негров.
— Зачем?.. А, понял, — признался я через секунду.
— Несложно догадаться. Но в гриме особо долго не проходишь, поэтому ребята временами, видимо, пренебрегали маскировкой. Напрасно они так. Кроме того, я дала им достаточно денег и один адрес, где за вполне реальную плату сделают документы. Знаешь же, всегда есть такое полезное знакомство, особенно при нашей тревожной жизни.
— Ой знаю, — сознался я.
— То-то и оно. Как я им помогла бежать рассказывать не буду, иначе станешь соучастником…
— Да ладно, соучастником! Там такого наворотили, что мое соучастие уже ничего не решает. Давай, рассказывай.
— Ну, как хочешь. Они перерезали проволоку, добежали до сливной трубы нашего поселка, а потом вернулись по своим следам и залезли в багажник стоящей на дороге машины. Моей, как ты понял. Все выглядело так, будто они залезли в трубу. Я же их привезла себе домой, ну, в коттедж, в котором жила на территории Комплекса, и велела сидеть тихо. Там они и просидели неделю. За это время у меня случился выходной, я уезжала (как же шмонали машину на выезде!), и где можно засветилась в маске орка. У тех, кто имел хоть какое-то отношение к Комплексу, но самих ребят не видел. Чаще всего звонила в двери любовниц начальников и должностных лиц. Уж чего-чего, а кто с кем спит, об этом бабы любили потрепаться, несмотря на запрет. Маску сразу снимала, еще в лифте. В результате поползли слухи. Ребят стали искать в городе, а я, тем временем, вывезла их в багажнике в Питер и спрятала на даче. К тому моменту машины на выезде перестали трясти столь тщательно, осталась обычная проверка и валидация…