Кукольник

Кунц Дин Рей

Себастьян очнулся, крича что-то бессвязное, и отшвырнул жемчужину в другой конец комнаты. Отскочив от стенки кузова, она ударилась об пол и снова подкатилась к нему. Он не стал поднимать ее.

Через неделю после убийств, когда наступили первые сильные холода, он спустился по склону к пустой хижине. В воздухе носились редкие снежинки, тихо падавшие идиоту на ресницы. Они таяли у него на лице и превращались в капли воды. Себастьян любил снег и чувствовал себя лучше, чем раньше. Дверь хижины была не заперта с той самой ночи, когда умер Самюэль. Идиот не

возвращался сюда с тех пор, но теперь захотел взять ключи от “ровера”, чтобы подогнать его к грузовику и зарядить от него аккумулятор, как учил его старик.

Ключи висели на крючке в кухне, и Себастьян с легкостью нашел их. Если бы после этого он ушел, то все, пожалуй, осталось бы по-прежнему. Но он никогда не заходил к старику в спальню, и ему стало любопытно. Себастьян толкнул дверь и заглянул в уютную, обставленную самодельной мебелью комнатушку, заставленную книжными полками. Он вошел внутрь, улыбаясь тому ощущению покоя, которое, казалось, излучала комната...

И чуть не наткнулся на паутину.

Она висела в нескольких дюймах от его лица, спускаясь с незакрытых балок низкого потолка, и была невероятно большой. Огромная черная паучиха наблюдала за ним, по крайней мере так ему показалось. Вокруг нее из конца в конец шелковистых дорожек сновали полдюжины более мелких пауков.

Себастьян не мог пошевелиться.

Спускаясь по серебристой нити, паучиха подползла ближе.

У него выступил пот.

На спине у нее виднелись зеленые крапинки.

– Нет, - прошептал он. Она не остановилась.

– Извините, - сказал он.

Она напружинилась, как будто собиралась прыгнуть с паутины и, карабкаясь по лицу, спрятаться в космах его нестриженых волос.

Паучиха была так близко, что Себастьян видел, как у нее изо рта тянулась слюна, образуя новые нити.

– Пертос!
– закричал он.
– Пертос! Никто не ответил.

– Помоги мне! Тишина.

– Пертос!
– вырвался у него последний истошный крик, в котором каждый звук имени звенел по несколько секунд. Идиот повернулся и бросился бежать. Изо всех сил он бежал к грузовику кукольника. Он спрятался внутри. Один с единственной лампочкой.

В два часа ночи лампочка перегорела, и Себастьян остался в полной темноте. Это была ночь ужаса: он беспрерывно слышал, как по холодному металлическому полу к нему ползут тысячи пауков.

Утром идиот набрался смелости, подогнал “ровер” и зарядил аккумулятор. Он решил уехать в надежде, что паучиха не сможет последовать за ним. Но прежде чем тронуться в путь, ему нужно было создать себе компанию, чтобы легче коротать время в дороге. Он взял матрицу-диск, которая, по словам Никто, принадлежал Битти Белине, и осторожно сунул ее в транслятор памяти.

Горн запылал.

Себастьян взялся за ручки.

Воссоздание началось.

В написанной вонопо “Книге мудрости” есть два стиха, которые приписывают святым: первый - святому Зенопу, второй - святому страннику Эклезиану. Первый гласит:

"Дети низвергают своего Бога-отца и заменяют его другим. Каждое поколение создается рукой

юного Божества, завоевавшего власть путем братоубийства. Поэтому Бог бывает так неловок, и его мудрость всегда недостойна его творений. В его распоряжении никогда нет целой жизни, чтобы научиться”.

Второй стих словами Эклезиана объясняет:

"Мы должны радоваться тому, что мы люди, ибо настанет день, когда создания Господни станут сильнее него. Тогда мы восстанем и сбросим его с трона, и его сила, его чудесная власть давать жизнь и смерть станут нашими. И это не угроза божественной власти, а лишь констатация закона развития”.

Декабрь

Она сидела на сложенных одеялах, поднимавших ее достаточно высоко, чтобы смотреть поверх панели приборов. Глядя с неослабевающим интересом на местность, проносившуюся мимо них, она казалась испуганной необъятностью мира. Он был намного больше сцены, больше даже, чем весь театр, такой невероятно огромный.

Снег приводил ее в восторг. Она часто поднимала взгляд к серо-стальному небу, как будто ждала, что вот-вот увидит сито, из которого сыплется соль, изображающая снежинки, покрывавшие землю.

– Что это?
– спросила она.

– Что?

– Снег.

– Это снег.

– Как его делают?

Он молчал, глядя на белую завесу, опустившуюся вокруг них, пока они спускались вдоль длинного склона, продолжая двигаться на север в сторону полюса, все глубже в эту негостеприимную местность.

– Я не спрашивал, - ответил он.

– Кого?

– Пертоса. Он никогда не говорил. Что такое.., снег.

– Мы можем остановиться?

– Зачем?

– Чтобы я могла потрогать снег. Хочу попробовать, какой он на ощупь.
– У нее были самые большие, самые красивые глаза, и он не мог ни в чем отказать ей.

Он притормозил грузовик, потом съехал на обочину в том месте, где колея сильно расширялась, образуя площадку для отдыха. Не выключая двигатель, он протянул руку мимо нее и открыл дверь.

– Только быстро.

Она сползла с сиденья и шлепнулась в снег. Она была одета в свой обычный костюм: короткая юбка, тоненькая блузка, голые ноги.

– Он холодный!
– взвизгнула она и обхватила себя руками, дрожа и смеясь.
– И мокрый!

Маленькими ручками она слепила снежок и кинула его в кабину. Снежок попал ему в руку и упал на сиденье. Он поднял снежок и кинул назад в нее.

– Иди сюда.
– Ему не нравилось, когда она отходила далеко. Он боялся, что она попытается сбежать, хотя знал, что не может уйти от Горна на большое расстояние. От него уходили все, оставляя одного. А он не мог этого вынести. Это заставляло его чувствовать себя брошенным, отверженным. Время от времени у него возникала уверенность, что на Земле обитают только два живых существа: он и Битти Белина, и, если она убежит, он навсегда останется здесь один. А быть единственным человеком в мире означало взять на себя слишком большую ответственность, слишком много обязанностей. Это было ему не под силу.